— Какая чепуха! Радиоволны распространяются со скоростью, не поддающейся измерению, а быть может, и мгновенно, тогда как волны видимого света, если только это вообще волны, распространяются лишь немногим быстрее звука.
— Н-да-а… — Биолог на минуту задумался, а затем спросил: — Не мог бы ты объяснить, как действует ваш источник света?
— Это просто струя пара, извергаемая через насадку определенной формы. Описать форму насадки я затрудняюсь, во всяком случае словами, известными нам обоим.
— Не надо, ты сказал достаточно. Но вот что тогда мне в высшей степени непонятно: каким же образом вы смогли узнать о ваших солнцах? Ведь «видеть» их вы не в состоянии.
— Разумеется, их можно только чувствовать.
Дар Лан Ан не уловил, о чем шла речь, и Нильс торопливо зашептал:
— Дело в том, что «горячая» раса видит совсем не так, как мы; различие между нами и ими еще глубже, чем между тобой и мной. По крайней мере природа зрения и у нас и у вас основана на одном и том же: мы видим электромагнитные волны. А из слов этого Учителя можно заключить, что они используют какую-то форму звука — видимо, звук очень высокой частоты, поскольку он упомянул о том, будто «световые» волны и у них распространяются быстрее, чем «обычный» звук.
— Но разве можно видеть звуки?
— Мне кажется, в известном смысле можно видеть любые колебания, которые распространяются прямолинейно. Звук так и распространяется, если ему ничто не препятствует. Очень короткие звуковые волны — мы называем их ультразвуковыми — в этом отношении удобнее тех, что передают нашу речь. Но они не позволяют рассмотреть слишком мелкие предметы; ты же слышал, он сказал, что проволочки слишком тонкие, и он их не видит.
С этими словами Нильс вновь обратился в слух. Дар же, по своему обыкновению, задумался над услышанным.
— Вам, должно быть, пришлось немало поразмыслить, прежде чем вы сумели разгадать эту планетную систему, — продолжал биолог. — Ведь за пределами атмосферы Абьёрмена вы способны заметить лишь такие объекты, которые излучают большое количество тепла.
— То, о чем я говорил в свое время Нильсу Крюгеру — это лишь одна из развитых нами теорий, — невозмутимо отозвался Учитель.
— В основе своей она оказалась правильной. Но если вы обладаете столь блестящими способностями к научному мышлению, почему вы так предубеждены против него?
— Я бы хотел, чтобы ты перестал без конца повторять этот вопрос. Ну, хорошо. Что нам это дает? Разве нам стало лучше оттого, что мы узнали, как Абьёрмен движется вокруг Тиира, а Тиир — вокруг Аррена? Я готов признать, что знание это безвредно, оно не влечет за собой опасных поступков, но это же пустая трата времени.
— Иными словами, вы делите научные знания на бесполезные и вредные.
— В основном да. Но бывают и исключения: например, личность, которая изобрела эти источники света, разумеется, принесла известную пользу. Но каждое новое научное знание необходимо подвергнуть проверке, дабы увериться, что оно не принесет вреда.
— Понятно. Надеюсь, вы не станете возражать, если мы потратим наше время на то, чтобы узнать о вас побольше.
— Это ваше дело, меня оно не касается. Что вас интересует? Можете спрашивать.
Ученые задавали вопрос за вопросом, и постепенно Дар Лан Ан стал постигать, что представляют собой его предки и его потомки.
Их города были разбросаны по всему Абьёрмену, но все они непременно селились в вулканических районах, где небольшие группы обитателей могли отступить под землю и пережить холодный период; никто из поколения Дара ни разу не появлялся в их окрестностях — так обеспечивалось табу на огонь. Похоже (хотя Учитель ни разу не признал этого открыто), что само табу было одним из примеров проявления власти Учителей «горячей» расы над «холодной». Для «горячей» расы не существовало подобных запретов, и они жили и умирали, где им заблагорассудится; вот откуда брались металлические предметы вроде пряжек Дара, которые часто встречались поблизости от городов «холодного» народа в начале холодных периодов. Подобно соплеменникам Дара «горячий» народ всячески старался обеспечить передачу знаний из поколения в поколение, хотя при этом полагался не столько на книги, сколько на память своих Учителей. На вопрос Дара, не лучше ли было, если бы знания передавались от расы к расе, чтобы обе они помогали друг другу в развитии, Учитель терпеливо разъяснил, что при подобном положении дел они были бы лишены возможности контролировать распространение информации.
Они были неплохими электриками и превосходными строителями. Химия у них была, по-видимому, на высоте, что казалось особенно удивительным для расы, чьи химики полагались главным образом на зрение. Астрономии, естественно, почти не существовало, и они пока еще не знали физики микромира. Разумеется, им приходилось иметь дело с радиоактивными элементами, но они и понятия не имели, в чем причина радиоактивности.
Большинство вопросов, которые задавали люди, повергало Дара в состояние растерянности, и это далеко не всегда объяснялось его невежеством. Насколько он мог судить, люди старались выяснить, как Учителя относятся к народу Дара — любят ли его, уважают ли, презирают ли как нечто низшее, без чего нельзя обойтись, или терпят как досадную, но необходимую для существования мелочь. Дар не забыл, что один из Учителей заявил о своих дружественных чувствах к нему, Дару, чувствах, ссылаясь на родственные отношения, но он и не догадывался, каков истинный характер этих отношений.
Об этом же подумал и один из биологов, тот, кто в свое время слушал перехваченную по радио беседу Крюгера с Учителем и затем попросил перевести ее. К немалому удивлению Дара, Учитель ответил и на этот вопрос.
— Мы подготавливаем смерть или, во всяком случае, место смерти большинства наших предков. Вскоре жители этой деревни получат приказ спуститься в кратер, где мы однажды держали Дара и Крюгера; там мы сможем вести наблюдение за их смертью и за появлением новых жизней и, таким образом, будем иметь возможность проследить, кто от кого произошел. Напротив, перед наступлением «холодного» периода мы заранее выбираем места, где будем умирать сами, и стараемся выяснить у Учителей «холодной» расы, где они намерены разместить новые группы для отлова своих соплеменников, как только те появятся на свет, — ведь в это время они представляют собой просто диких животных, не более.
— Но они, верно, многих упускают.
— Насколько нам известно, да. У нас то и дело объявляются соплеменники, иногда даже небольшие группы, чьи родители, должно быть, прожили весь «холодный» период в диком состоянии. По крайней мере, у нас они нигде не значатся.
— Сколько детей может иметь одна особь?
— Определить это решительно нет никакой возможности; это зависит от многого, в частности, от веса.
— Вряд ли весовые различия столь уж значительны.
— В период нормальной жизни они действительно незначительны, но перед смертью кто-то может длительное время голодать, а кто-то, напротив, регулярно наедаться, причем до последнего момента. Все зависит от обстоятельств. Кроме того, невозможно подсчитать, сколько детей было съедено дикими зверями, прежде чем их успели отловить, хотя это относится только к расе Дар Лан Ана; они в отличие от нас не обеспечивают должного надзора за детьми.
— Я понял.
Дар тоже понял. У него была превосходная память, но от того короткого периода перед тем, как он был «отловлен», в ней сохранилось немногое; впрочем, и это немногое совпадало с объяснениями Учителя. Он стал раздумывать, почему же его собственные Учителя не принимали должных мер предосторожности, как эти, а затем понял, что для них это было просто невозможно: здесь либо требовалась помощь «горячей» расы (чего они явно делать не желали), либо же его раса на протяжении «горячего» периода должна была держать под своим контролем группу этих существ, подобно тому как сами они правили жителями деревень на протяжении «холодного» периода. А это, мягко выражаясь, было нелегко; народ «горячей» расы в своем техническом развитии ушел достаточно далеко. Дар начал подозревать, что этот Учитель не был с ним откровенен; помимо личной неприязни к науке, у него были и другие причины возражать против распространения человеческих знаний.