— Ну что ты мелешь, Карл! Не прилетят же они на Землю, чтобы поболтать с нами о моде или о спорте.
— А о чем же?
— Ну… об общих проблемах…
— Каких именно?
— Что ты меня экзаменуешь?! О науке, технике…
— Попробую доказать, что ты заблуждаешься Нет ли у тебя под рукой какого-нибудь прутика? Трубка засорилась. Спасибо. Итак, во-первых, их цивилизация может развиваться совершенно в ином направлении, чем наша, — в таком случае взаимопонимание вообще было бы чрезвычайно затруднено. Во-вторых, если даже предположить, что в ее основе, как и у нас, лежит постоянно совершенствуемая техника, то и тогда беседа вызвала бы неимоверные трудности. Мы до сих пор не способны преодолеть межзвездные пространства — не правда ли? — а они уже самим фактом своего появлении на Земле докажут, что могут это сделать. Следовательно, они будут превосходить нас, опережать как в технике, так и в науке, ибо одно неразрывно связано с другим. Вообрази теперь, что современный физик, какой-нибудь де Бройль или Лоуренс, встречает своего коллегу, жившего полтора или два столетия назад. Тот толкует о каких-то флогистонах, а наш современник говорит о космическом излучении, об атомах…
— Ну хорошо, но мы уже сегодня знаем об атомах, и немало.
— Согласен, но они-то могут знать куда больше, может, атом для них понятие устарелое, а может, они вообще обошлись без него и совсем иным путем решили проблему материи… Нет, вряд ли это были бы плодотворные контакты — даже в области точных наук. А в повседневных делах у нас и вовсе не нашлось бы с ними ничего общего. И коль скоро мы не сумеем понять друг друга, говоря о конкретных вещах, мы тем более не найдем общего языка в сфере обобщений, которые являются производными этих конкретных понятий. Разные планеты, разная физиология, разная интеллектуальная жизнь… Разве только… Впрочем, это фантазия…
— Что? Договаривай.
— Э, ничего. Мне пришло в голову, что с виду они могли бы походить на нас и все-таки представлять собой непонятный мир… — Я замолчал.
— Говори яснее.
— Речь идет о том, — объяснил я, выбивая трубку о камень, — что на Земле только человек достиг высшего уровня лиственного развития. В других условиях параллельно могли бы развиваться два различных вида разумных существ…
— И между ними возникла бы вражда — ты это имеешь в виду?
— Нет. Это все та же, земная, антропоцентрическая точка зрения. Ладно, оставим этот разговор. Скоро два, пора спать.
— Хорошее дело — спать. Нет уж, начал — договаривай до конца.
— Ну, так и быть. Скажу, хотя с моей точки зрения все это несусветная чушь. Так вот, один из тех разумных видов мог бы быть человекообразным, но находиться на более низкой ступени развития… а другой господствовал бы… Вообрази себе такую ситуацию: на Землю садится корабль, мы находим в нем существа, похожие па нас, приветствуем их как покорителей пространства, а меж тем это просто низшие формы иного мира, понимаешь, которых истинные конструкторы звездолета посадили в кабину и запустили в космос… Как мы посылаем в ракетах обезьян…
— Недурно придумано. Послушай, почему ты не пишешь фантастических рассказов? С твоим воображением!
— Сказками не занимаюсь, у меня достаточно дел посерьезнее. Ну, а теперь пошли спать. Утром еще поплаваем по озеру, я хотел… Погоди, что это?
— Где?
— Там, над лесом!
Роберт вскочил. Небо, до сих пор почти неразличимое, посветлело. Засверкали кромки облаков.
— Что это, луна? Нет, слишком ярко… Смотри! Становилось все светлее. Мгновение — и ближайшие к нам деревья начали отбрасывать тени. Вдруг ослепительный столб огня разорвал облака. Я вынужден был закрыть глаза руками. Лицо и руки опалил мгновенный жар. Земля подо мной вздрогнула, вспучилась и осела. Послышался протяжный, идущий со всех сторон гром, который то нарастал, то затихал совсем. Сквозь ослабевающий грохот слышался только страшный треск падающих деревьев. Порыв горячего ветра разметал костер, я почувствовал обжигающую боль в ноге — по ней ударила головешка — и, задыхаясь в клубах пепла, покатился куда-то в сторону. Втиснув лицо в траву, переждал несколько томительных секунд. Постепенно все стихло, лишь беспокойный ветер шумел в ветвях уцелевших деревьев, а потом вновь стало темно, и только над северным горизонтом ползла красноватая луна.
— Метеорит! Тот метеорит! — закричал Роберт. Он закружился на месте, потом подскочил к машине и включил фары. Их свет вырвал из темноты распластавшуюся на земле палатку, перевернутые и обсыпанные пеплом и погасшими углями постели, а Роберт все бегал вокруг.
— Переднее стекло машины треснуло — верно, какой-нибудь осколок… — возбужденно сообщал он. — Вон ту огромную ель вырвало с корнем… Счастье, что нас заслонили деревья… Погоди-ка, я возьму бинокль, пойдем посмотрим с берега, что там творится…
Автомобиль с зажженными фарами остался позади, а мы по узкой тропинке вышли на пологий берег бухточки. В слабом свете далекого зарева едва виднелись темные контуры торчащих из воды скал. Роберт до боли в глазах вглядывался в бинокль, но, кроме равномерного пурпурного мерцания у северного горизонта, ничего не обнаружил.
— Послушай, пойдем гуда. Посмотрим вблизи, — позвал Роберт. — Ну, брат, и материал же у меня будет!
Захваченный своей идеей, он торопливо направился к лагерю.
— Для твоей газеты? — спросил я серьезно, хотя с трудом удерживался от смеха.
— Конечно!
— Уже третий час ночи. Давай-ка спать. — Ну что ты такое говоришь!
— Спать! — повторил я. — Берись за полотнище с другой стороны, постараемся натянуть палатку. Матрасы продырявлены как решето… Подушки возьмем из машины. Если это и в самом деле был метеорит, он до утра не сбежит. Засветло можем организовать экспедицию в том направлении — только по озеру, машина туда не пройдет. По-моему, это на северном берегу, на болотах. Машина цела?
— Да, только переднее стекло…
— И на том спасибо. А теперь спать.
Роберт, не переставая ругать обывателей, которые даже в день Страшного суда не забудут надеть войлочные туфли, вместе со мной поставил палатку и уложил в ней автомобильные сиденья. Мытье посуды по случаю исключительных событий мы отложили до утра. Я уже засыпал, когда Роберт негромко произнес:
— С точки зрения статистики вероятность того, что метеорит упадет именно здесь, равнялась нулю. Что ты на это скажешь? Ты меня слышишь, Карл? — спросил он громче.
— Слышу, — сердито ответил я. — Оставь меня наконец в покое.
Я натянул на голову одеяло и тотчас уснул.
Меня разбудил вой автомобильной сирены. Я выглянул из палатки. Было уже светло. Роберт хлопотал у машины. Он принялся объяснять, что нажал гудок нечаянно. Я не стал его слушать и пошел к озеру. Наш бивак находился на мысу большого полуострова, вдававшемся в черное, почти неподвижное озеро, в котором отражалась плотная стена леса. Кое-где в ней зияли прогалины. Северный берег, обычно тонкой линией выделявшийся на горизонте, сейчас не был виден — его заволокло пеленой белого тумана. Сразу же за большими камнями начинались глубокие места. Я прыгнул в воду, и у меня перехватило дыхание — такой она была холодной. Обогнул мыс, потом, лежа на спине и работая только ногами, вернулся на берег. Роберт уже столкнул лодку в воду, но вынужден был подождать, пока я позавтракаю-я не поддавался его уговорам и не желал трапезничать в пути. Потом никак не заводился мотор, пришлось продувать карбюратор, и мы отплыли довольно поздно.