— Вижу, вижу, — ответил Конохамару. — Только дай-ка его лучше мне, пока не раздавила беднягу.
— Лапочка, лялечка, голубые глазки… Ой, не могу, какой мягонький….
— Дай мне.
— Да с чего бы? Это мой племянник, и я собираюсь стать лучшей тетей на свете! — заявила Ханаби и добавила, обращаясь к малышу: — Я научу тебя технике Мягкой ладони Хьюга, а еще управлению чакрой, будешь делать Вихрь Предчувствия… Во-о-о-от так!
— Ну что ты делаешь? Не крутись с ребенком — это вредно. Ханаби-чан! — Конохамару решительно, но осторожно забрал младенца у подруги. — Он тебе игрушка что ли? Это, может быть, будущий Хокаге…
— Восьмой что ли?
— Ну нет, Восьмым буду я. Разрешаю ему быть Девятым, — молодой человек посмотрел на круглое лицо ребенка и добавил: — Ты будешь очень сильным, как твои папа и мама. А я научу тебя техникам Стихии Ветра. Видел когда-нибудь Расенган?..
— Дался ему твой Расенган… Послушай меня, малыш: клан Хьюга самый сильный в Деревне, так что наверняка тайдзюцу станет твоим призванием. А я как будущая глава во всем тебя поддержу.
— Подвиньтесь, госпожа будущая глава всех Хьюга, вы загораживаете свет господину будущему Хокаге…
Ханаби отступила и какое-то время наблюдала за Конохамару. Ее удивляло, что парень его возраста может с удовольствием возиться с младенцем, и в дальнейшем куноичи убедилась в том, что из ее друга получился более терпеливый и внимательный наставник, чем она сама.
— Ну что? — раздался за спинами молодых людей раскатистый голос счастливого отца. — Не устали еще водиться?
Наруто подошел и втиснулся между ними, чтобы пальцем погладить сына по щечке с полосками, напоминающими лисьи усы.
— Как он мог заснуть, когда мы так шумим? — удивилась Ханаби. — Что ты с ним сделал, Конохамару?
— Кстати, — понижая голос и переводя взгляд на младшего товарища, произнес Наруто, — как твое прошение о вступлении в АНБУ? Что сказал Какаши-сэнсэй?
Куноичи насторожилась. Юноша слегка покраснел.
— Сказал, что мне надо подождать год или два — все будет зависеть от моих успехов.
— Тогда ждать не так уж долго, — Наруто усмехнулся.
Когда молодые люди вышли на улицу, Коноху уже окутали весенние сумерки.
— Зачем тебе поступать на службу в АНБУ? — тихо спросила Ханаби.
— Я чувствую, что могу быть полезен. К тому же в наше мирное время это кажется единственной возможностью по-настоящему проверить свои силы.
— Но это ведь опасно!
— Ну и что?
— А как же твоя мечта стать Хокаге?
— Ты сама как-то говорила мне — еще во время войны, — что люди будут помнить, кто проливал свою кровь за Деревню. Я не сражался тогда на поле боя и поэтому хочу доказать…
Конохамару собирался произнести какие-нибудь красивые слова вроде «готов пожертвовать собой» или «способен отдать жизнь», но чувствовал, что они прозвучат фальшиво этим чудесным весенним вечером в сердце мирной Конохи. Однако Ханаби и так понимала, что он имеет в виду, поэтому молчала.
«Еще ничего не решено, — мысленно успокаивала себя она. — Шестой дал отсрочку, а потом может и вовсе передумать. Или обстоятельства изменятся…»
— Знаешь, — заставив себя улыбнуться, сказала она, — а я тоже скоро окажусь в рядах боевого отряда… учителей.
— Будешь преподавать в Академии? — удивился юноша. — А Хиаши-сама разрешил?
— Я взрослая уже, вообще-то! — возмутилась Ханаби и добавила тише: — Ну да, разрешил. Это не навсегда, а опыт управления чем-то неуправляемым будет мне полезен.
— Уж лучше в АНБУ… — пробормотал Конохамару, перед глазами которого в этот момент промелькнула череда глупых проделок его команды.
Ханаби преподавала тайдзюцу ученикам старших курсов Академии в течение почти двух учебных лет, тратя на это по три часа пять дней в неделю. Она старалась утаить это от Конохамару, но одним из главных ее побуждений стать учителем являлось желание быть поближе к Кэнсину. При ее более близком каждодневном общении с Кэнсином, который руководил сначала первым, а затем вторым курсом, желание постепенно таяло, а затем и вовсе испарилось.
Вот и теперь Ханаби стояла на тренировочной площадке за школой и, наблюдая за упражнениями второкурсников, лишь вполуха слушала своего коллегу. Кэнсин повзрослел, стал еще выше ростом и вроде бы симпатичнее, произносил красивые речи об ответственности за будущее новых поколений шиноби, да только куноичи было скучно его слушать. Она знала, что некоторые молоденькие учительницы, глядя на них из окна, завидуют ей и продолжают вздыхать по «прекрасному учителю Кэнсину», но это ее мало трогало.
Куноичи думала о том, где сейчас Конохамару. Она знала, что его отправили на миссию в Страну Лапши неделю назад, знала, что там сейчас безопасно, но все равно беспокоилась и даже немного завидовала Моэги и Удону, которые в этот момент, наверное, делят обед со своим командиром в одной из множества лапшичных.
«Интересно, что он взял: с креветками или свининой?» — подумала Ханаби и вздохнула от тоскливого ощущения пустоты в душе и в желудке.
Неудивительно, что рассуждения Кэнсина кажутся ей такими скучными! Куда как интереснее слушать истории Конохамару о его миссиях и путешествиях. Ханаби и сама продолжала выполнять задания разных уровней сложности, но из-за работы в Академии была ограничена во времени и не могла каждый раз срываться в другие страны.
И виделись они теперь реже. Настолько редко, что их перестали дразнить тем дурацким словом, Коноханаби, и никто уже не считал их парочкой.
Как раз в тот момент, когда Ханаби призналась себе, что скучает по своему другу и хочет, чтобы все было как раньше, она вдруг увидела его самого, направляющегося к скамье под сенью лип за дальним краем площадки. Не сдержав улыбки, куноичи извинилась перед собеседником и, уже не слушая его ответа, быстрым шагом покинула полигон. Оказавшись за оградой, доходившей ей до пояса, Ханаби побежала.
Конохамару, когда у него случался выходной, частенько приходил посидеть на этой скамье и понаблюдать за тем, как проходят занятия его подруги. Техника маскировки молодого чунина была теперь почти совершенна, а у Ханаби редко возникала необходимость использовать бьякуган на уроках, так что она его не замечала. Ему нравилось, как куноичи изящно и ловко двигается, демонстрируя приемы разного уровня сложности, и при этом ей не мешают ни длинные волосы, небрежно схваченные лентой, ни широкие рукава и полы кимоно.
Ханаби никогда не изображала из себя сурового учителя, это было против ее натуры, да и голос девушка повышала редко. К ученикам она относилась как к младшим товарищам: с пристальным вниманием; против непослушных использовала добродушную иронию, но за вопиющие проступки могла схватить за шиворот и отволочь на суд директора. И все-таки, хотя со стороны могло показаться, что девушка чувствует себя прекрасно, работая в Академии, Конохамару замечал и другие моменты: когда ученики бывали заняты упражнениями, Ханаби отходила в сторону и, обхватив плечи руками, смотрела куда-то вдаль или в небо с задумчивым выражением лица. Ему было интересно отгадывать ее мысли, и в одном он был точно уверен: это не мечты о карьере педагога.
В этот солнечный день, едва вернувшись из Страны Лапши и отчитавшись о завершении миссии, Конохамару поспешил к Академии, надеясь застать подругу. Судя по всему, ее уроки уже закончились, так что она стояла и мило беседовала с Кэнсином. Точнее, болтал без умолку сам господин Бросаю-как-девчонка, куноичи же просто ему улыбалась. И вот она, завидев Конохамару, поспешила к нему навстречу, радостно поздоровалась и, приземлившись на скамейку рядышком, толкнула его плечом.
— Здравствуй, Ханаби.
— Ну как страна Лапши? Все такая же ароматная?