Всю землю заполонили каски, ружья, знамена,
в стране бескрайних просторов ныне один властелин,
и воля трубы военной властно и непреклонно
звучит нескончаемым гимном — гимном Южных равнин{75}.
Запах конского пота; запах крови и славы!
Армия пьет победу, словно бутыль вина;
и смерть на полях сражений печатает шаг величавый,
и морем небесного света затоплена вся страна.
Из сборника «Книга веры»{76}
ГРУСТНАЯ ПЕСНЯ
Ночь любви в печали
отдана молчанью,
под Господней дланью
души трепетали.
Одинок любой
грезящий о счастье.
Дремлет сад — во власти
тишины ночной.
Кажется, что он —
темный, в зябкой дрожи —
в нашу горечь тоже
грустно погружен.
Синь небес вуалью
черною затмилась,
будто породнилась
с нашею печалью.
Песнь грустней все боле,
словно бы она
оградить должна
нас от лишней боли.
А твоя рука
в кисее воздушной
с кротостью послушной
вздрогнула слегка.
Я и сам не знаю,
почему, как прежде,
в призрачной надежде
я ее ласкаю.
Но во мраке томном
знаем мы вдвоем:
жизнь моя — в твоем
грустном взоре темном.
И свои мечтанья
ты уже готова
перекрасить снова
в черный цвет страданья.
Скорбь твоих очей
с болью непритворной
говорит бесспорно
о любви твоей.
В поцелуе нежном,
скрыть страданье силясь,
горе притаилось
плачем безутешным.
Ты нежна со мною,
ибо поняла:
от любого зла
я тебя укрою.
Под льняной рубашкой
грудь твоя круглится,
пусть же мне простится,
что вздыхаю тяжко.
Ты еще юна,
но в твоей печали,
временной едва ли,
скорбь судьбы видна.
В каждый миг я знаю:
чем ты мне родней,
тем, увы, скорей
я тебя теряю.
Долог сон мечтаний,
радости кратки.
Будущей тоски
не прожить заране.
Страшно мне, что ты
с грустью неземною
мне махнешь рукою
с горней высоты.
Больно видеть мне,
но я вижу ясно:
до чего несчастна
ты в спокойном сне!
Как в тиши ночей
ты любима мною, —
днем надежно скрою
я в душе своей.
В дымке заоконной
звездный небосвод,
как корабль, плывет
над садовой кроной.
Заслонил звезду
сад густой листвою, —
так бы нам с тобою
спрятаться в саду.
Если б хоть отчасти
вешними ночами
плакало звездами
небо нашей страсти!
Будем безусловно
узнавать все чаще:
грусть томленья
слаще радости любовной.
БЕЛОЕ ОДИНОЧЕСТВО
В безмятежном покое сна,
в белом сиянии лунных шелков
ночь,
красавица нежная,
воплощенная тишина,
опускается на безбрежный небесный свод
и расплетает
косы,
волшебные кроны
лесов.
Только бессонное око
циферблата на темной башне
тщетно сверлит бесконечность,
роет ямку в песке;
циферблаты раскатывают
бесконечность,
грохочут колеса,
а повозка всегда вдалеке.
Луна швырнула нам под ноги белую бездну
упокоения, и в ее глубине
умерли вещи,
живы тени-идеи.
Ужас, как близко
смерть подступает в такой белизне.
Ужас, как мир прекрасен,
одержимый, издревле подвластный белой луне.
И сердце трепещет болезненно, боязливо
от грустной жажды любви.