Смотрю, как змеится дорога,
петляет, доходит до самых вершин;
и я понимаю, что путь мой — далек,
что крут каждый кряж,
кремниста земля,
печален пейзаж…
Господь! Я устал от скитаний,
меня ностальгия схватила рукой
за горло… Я страстно желаю теперь
быть дома, сидеть окруженным родней,
и всем бы с охотой я тысячу и одну
историю жизни своей рассказал,
о бедах поведал бы я, о победах,
и знаю заранее грустный финал:
Слишком мало я жил.
Но слишком устал!
Подобное стихотворение мог бы создать и Лугонес — только он, стараясь не выплескивать свои чувства безудержно, сделал бы его, наверное, более гармоничным. Леопольдо Лугонесу, певцу Аргентины, пришлось не раз жить вдали от родины; трижды — в 1906, 1911 и 1924 годах — он ездил в Европу (в Париже он даже издавал журнал «Revue Sud-Américaine»). Все эти поездки лишь обостряли любовь поэта к родной земле. Последняя книга Лугонеса называется «Романсы Рио-Секо», — и он отнюдь не случайно дал ей такое имя. Рио-Секо — город, где поэт родился. Еще в сборнике «Стихи родового гнезда», вышедшем за десять лет до смерти, Лугонес писал:
И земля — я на ней был рожден,
и хочу я быть в ней погребен.
Круг земной жизни поэта замкнулся… Расхожей и уже почти ничего не значащей стала фраза Достоевского: «Красота спасет мир». Красота мира не спасла Лугонеса-человека. Но стихи, в которых Лугонес-поэт воспел красоту мира, безусловно оказались спасенными от забвения.
Учитель, Весна к нам снова явилась,
и мне она повелела опять
беспрекословно ей сдаться на милость
и стихами письмо написать.
Весна на тебя в обиде, конечно:
она, сверкая звездами очей,
цветы на полянах целует нежно, —
а ты ничего не пишешь о ней.
Она не в радость тебе неужели?
Быть может, ты ни в кого не влюблен?
Ты раньше был полон жизни в апреле.
А ныне тебя утомляет он?
Мюссе был с любовью шутить не намерен,
он ей отдавал всю нежность и пыл,
а ты себе оставался верен:
беспечен и легкомыслен ты был.
Призналась Весне над рекою ракита:
безумно она в соловья влюблена,
но в этом году им, должно быть, забыта.
Конечно, всплакнула немножко Весна.
Но, впрочем, печалиться ей не пристало,
и вправе тебе она бросить упрек,
ведь прежде такого и не бывало,
чтоб ты любовью земной пренебрег.
Я вновь вспоминаю вечер далекий:
с любимой вдвоем… под ясной луной…
Рубена Дарио страстные строки
в гармонии с чуткою тишиной…
Учитель, пусть флейта твоя нас манит
в бессонные дали весенних ночей.
Без соловья что с розою станет,
что станет с душой без песни твоей?
Перевод Виктора Андреева
Из сборника «Золотые горы»{2}
Как крылья лебяжьи, наши седины
увенчивают надгробие лба…
Как крылья лебяжьи, наши седины.
С лилеи упал ее плащ непорочный,
как с грустной невесты, — минула пора…
С лилеи упал ее плащ непорочный.
Муки оскверненной облатки причастья
чудесную силу опять обрела…
Муки оскверненной облатки причастья.
Плоть жалкая, плоть, угнетенная скорбью,
плодов не дает, как сухая лоза…
Плоть жалкая, плоть, угнетенная скорбью.
На смертном одре и на ложе любовном
покров из того же лежит полотна…
На смертном одре и на ложе любовном.
Колосья роняют созревшие зерна
в извечных конвульсиях мук родовых…
Колосья роняют созревшие зерна.
О, как скудострастная старость бесцветна!
Пусть чувства остынут, пора им остыть…
О, как скудострастная старость бесцветна!
Твои, мою шею обвившие, руки —
как две ежевичные плети язвят…
Твои, мою шею обвившие, руки.