В голосе было слишком много презрения, чтобы это можно было стерпеть и Руцкарь уже раскрыл рот, чтобы ответить соответственно, срезать старика парой острых слов. Но в последний миг сдержался, увидев как прислушивается к их разговору сам воевода, усевшийся на одну из ближайших скамей.
– О! – обрадовался кормщик, подождав, но так и не дождавшись ответа. – Вот видишь, кое-чему тебя эта порка всё же научила. Глядишь, человеком станешь! Через пару лет…
– Через пару лет я стану воином и вызову тебя на бой! – огрызнулся всё же отрок. – И вызову тебя на двобой! И одолею!
– Ну, ну! – усмехнулся Громобой. – Так давай прямо сейчас. Чего ж ждать два года?! Ненависть остынет и перестанет быть таковой.
– Нет… – вздохнул Руцкарь. – Я тебя одолею, и тебе будет бесчестно проигрывать отроку. Через два года!
Он откинулся спиной на борт и закрыл глаза. Видать, мечтал, каково это будет через два года – одев турий пояс, отомстить всем за все обиды. И проехаться на злом гнедом жеребце мимо домов тех обидчиков, которых не достать мечом… Эх, сладки они, мечты о мести! Правда, задница, вспоротая в десяти местах, болит нестерпимо. И чешется…
– Эй, отрок! – громыхнул над стругом громовой голос воеводы. – Пива мне!
До дня мести было ещё далеко. Тяжело вздохнув, Руцкарь поднялся с палубы и побежал выполнять требование господина…
Заканчивался первый день пути.
Глава 3 «Война в начале»
1.Император Теодор. Лагерь имперского войска под замком Грейд. 7 день месяца Серпеня [32](по гардарскому месяце исчислению).
Император Теодор мог быть доволен: его рискованный шаг, когда он пожертвовал боеспособный отряд гардар за двенадцать тысяч ополчения неумех-вилланов, себя оправдал и в присутствии самого император много раз признавался гениальным. Было чем радоваться! Два легиона новобранцев, разбавленных до трети ошмётками кадровых легионов составили три боеспособных легиона. К ним добавлялся гвардейский «Золотой» легион и несколько корунел, уцелевших настолько, что их решили не объединять. И легиона полного не будет, и гордость профессиональных солдат, отступивших лишь по приказу и не заслуживших, чтобы их лишали знамени, не ущемлена. Впрочем, этих двадцати пяти тысяч – если считать с рыцарями и сотней гардар, оставшихся от тысячи, всё равно недоставало для того, чтобы дать решительный бой базиликанцам, уже переступившим границу Ассании и почти сломившим сопротивление в Изенском холмогорье. По слухам выходило так, что передовые отряды базиликанской лёгкой конницы – составленной в основном из номадских наёмников, уже в нескольких миллариях от лагеря обретались. А один, самый смелый, месяц назад напугал три тысячи стражников и солдат – гарнизон Торгарда, который император выделил своей столицы от щедрот. И чтобы торгардцы не вздумали бунтовать против него. Про недовольство его трусостью шпионы доносили всё больше неприятных вестей даже из собственного лагеря. Выходило так, что если не подставить шею под меч базиликанского полководца, голову снесут собственные солдаты, обозлённые неудачами, напуганные и растерявшие боевой дух торингов…
– Во имя Святого Креста и Пречистой Розы, символов Доброты и Благочестия, я, Император Тор Теодор прошу тебя, отче, принять мою исповедь!
Он, лязгнув доспехом, преклонил колено и святой отец, прелат его походной церкви Роберт, поставил ему на обнажённую макушку серебряную чашу, до краёв полную воды. По обычаю и праву исповедника.
– Говори, сын мой! – тихо сказал священник. – Я весь внимание!
– Страшно мне, отче! – истово сотворив Святой Знак, сказал император. – Страшно и не вижу просвета! Я терплю поражение… Моя страна гибнет, а большей частью уже – под пятой врага! Я хочу как лучше, а вместо этого встречаю сопротивление даже у своих. Граф Грейд, в жилах которого четверть моей же крови, мой кузен, отказался снабжать войско провиантом! Фуражом!!! Я не мог позволить, чтобы кони и люди голодали… Пришлось повесить его и его сына. Пришлось штурмом брать замок! Я потерял три десятка своих солдат убитыми!
– И ещё двести погибло, защищая замок! – тихо добавил священник. – Тоже твоих подданных, сын мой… Они ведь только защищали свой запас на зиму. После того, как лагерь разместился на полях, на которых ещё не убрали хлеб, у них не осталось другой надежды прожить зиму. Только – тот запас. И фуражное зерно…
– Я понимаю! – вздохнул Теодор. – Вот и говорю, что грешен! Ведь мне приходится, защищая народ, обирать его страшнее, чем базиликанцы это делают! Я слышал, в Данарии мой отряд был встречен вилланами враждебно. А командира их партизан даже пришлось вздёрнуть на колокольне, он невместно разговаривал с моим сотником! Правда, потом с трудом ноги унесли…