Хозяйка напомнила Йену женщину-бодибилдера не из тех, с чрезмерно развитыми мускулами, которые выглядят как мужчины с бюстом, а нечто в стиле Рэйчел Маклиш: округлые, хорошо развитые мышцы, весьма при этом женственные.
Мускулы, которые двигались под платьем, наверняка в отличной форме: женщина несла по меньшей мере пятьдесят фунтов дров без всякого видимого усилия. Когда она наклонилась и свалила их в корзину у плиты, она сделала это легко, играючи, только туго натянулась синяя ткань платья, и Йен поймал себя на том, что ему хочется увидеть, как материя снова прильнет к телу.
Хозяйка выпрямилась и повернулась к Йену - каждое ее движение было исполнено грации, как в танце, - и похлопала рукой об руку, стряхивая грязь и пыль.
- Доброго тебе утра, - произнесла она на берсмале. - Как видно, ты проспал две ночи напролет, да?
- Ну, я... вроде да.
- Кажется, ты вполне исцелился. Я очень рада. - От ее улыбки у молодого человека перехватило дыхание.
Йен обнаружил, что ему трудно определить возраст хозяйки. Побелевшие волосы наводили на мысль о старости, но, конечно, есть люди, которые седеют преждевременно. Кожа была гладкой - когда она улыбалась, у глаз появлялись лишь еле заметные смеховые морщинки, однако ее лицо не напоминало мордашку восемнадцатилетней девушки, еще не расставшейся с розовым младенческим румянцем. Она держалась со спокойной уверенностью, а скупые движения были полны изящества. Хозяйка напомнила молодому человеку Сельму Догерти, пенсионерку, бывшую преподавательницу балета, которую Йен учил начаткам фехтования рапирой.
Но жилистой миссис Догерти было семьдесят, а эта женщина по крайней мере в два раза моложе.
Не считая глаз, которые, казалось, принадлежали очень старому человеку, хотя Йен не мог понять, почему они производят такое впечатление.
- Йен хей'т Йен Сильверстейн, гуд фрекен, - произнес юноша формальное приветствие на берсмале; когда он заговорил, слова пришли к нему сами. Йег стор тилл динаб Дерес т'йецест. - Меня зовут Йен Сильверстейн, добрая госпожа, и я к вашим услугам. Странно: на берсмале эта фраза звучала естественно, а вовсе не глупо или напыщенно - как по-английски.
Женщина кивнула.
- Благодарю тебя за то, что ты посетил наше убогое жилище, - ответила она на том же языке нежным, мелодично звучащим контральто, глубоким и теплым: гобой, а не флейта. - Хотя, мнится мне, на твоем английском я тоже могу говорить не так уж плохо, Йен Сильверстоун, - произнесла женщина по-английски, переведя фамилию Йена так же, как в свое время - отец Торри. Ее голос повышался и понижался в тоне, отчего английские слова звучали... по-скандинавски, что ли?
- И в самом деле... - ответил Йен, задумавшись, почему он совершенно не испытывает желания исправить ее акцент или объяснить, как правильно произносить его собственную фамилию.
- Пожалуйста, говори по-английски, ежели тебе так привычнее. - Женщина на мгновение нахмурилась. - Быть по сему: я полагаю, что по-английски изъясняюсь вполне прилично. Тебе так удобнее?
- Мне все равно, любой язык подойдет превосходно. - Йен кивнул. Спасибо вам за помощь. - И юноша выставил вперед ладони.
До чего же слабое слово - "помощь". Он притащил сильно израненного Осию, ободрав руки и стерев ноги, а также причинив себе еще более значительные повреждения, настолько скверные, что провалялся в коме сколько бишь там времени?
Женщина покачала головой:
- Нет, это мы должны благодарить тебя. Ты доставил Орфинделя в безопасное место, а он давний друг нашего семейства.
- Где... кто... - Йен никак не мог придумать подходящее начало. - А где ваше семейство?
- Муж и твой спутник ушли к переправе, предоставив тебя моим заботам. - Хозяйка махнула рукой по направлению к столу со стулом. - Присаживайся, я дам тебе поесть; они скоро к нам присоединятся.
- И как это я говорю на берсмале? - спросил Йен более у себя самого, нежели у кого-то еще.
- А, дар языков, вот как это называется, - ответила женщина по-английски. - У Орфинделя он сильнее, чем у любого, о ком я слыхала. Только побудь рядом с ним, и это знание... - Тут она сделала паузу, склонив голову набок. - Переберется? Нет, перейдет к тебе. - Ее улыбка озарила комнату, когда женщина воздела палец. - Только смотри не потеряй свой акцент - он очень мил.
Она отошла к железной плите и распахнула тяжелую дверцу. Волна жара коснулась лица и голой груди Йена.
Потом взяла и вытащила из духовки пирог на глиняном противне.
С полузадушенным криком Йен кинулся, чтобы помешать ей...
Кожа на ее руках должна была немедленно лопнуть от жара, и даже если бы она ухитрилась уронить горячий пирог так, чтобы он не развалился на части, обрызгав ее голые ноги пузырящейся начинкой, ее руки уже пострадали бы непоправимо...
Незачем было вмешиваться: женщина не кричала, корчась от боли. Она вообще не испытывала боли.
Жар, исходивший из духовки, ощущался даже на расстоянии: волна горячего воздуха ударила в лицо Йену, а хозяйка засунула руки внутрь и вынула пирог. Однако вместо того, чтобы в муках корчиться на полу, она просто-напросто продолжала удерживать пирог на одной руке: воздух над противнем дрожал, будто над автострадой в жаркий летний полдень. Женщина сняла металлическую подставку-треножник с полки и, аккуратно опустив ее на стол, водрузила сверху пирог.
Йен осознал, что варежка у него до сих пор распахнута, и подобрал челюсть.
Хозяйка посмотрела на него и улыбнулась.
- Ох, прости меня, пожалуйста. Я не хотела тебя пугать. - Она жестом указала на сиденье. - Мы с Харбардом по большей части живем одни, и я отвыкла делать все так, как делаете вы, юные.
- Не так-то я и юн, - буркнул Йен, сам не зная почему. Это прозвучало как первая часть какой-то глупой выходки.
Ее глаза сверкнули.
- Это зависит, как я бы предположила, от точки зрения.
Искоса глянув на Йена, хозяйка воспользовалась крюком, чтобы снять крышку с другого противня. Из-под крышки вырвалось облако пара; сильный запах тушеного мяса вызвал у молодого человека новый приступ слюноотделения.
Откуда-то снаружи донеслись непонятные звуки: сначала низкое бум-бум-бум, а затем пару раз громкое хлоп. Потом снова что-то хлопнуло, раздался стук копыт, и зазвенели голоса.