Прожив два года в Макалестере, Карин поняла, что хочет остаться в Хардвуде, где она знает всех и каждого, и не переезжать в большой город, как поступали многие другие. Хардвуд подходил ей тютелька в тютельку; она любила посидеть с Сэнди Хансен, болтая о чем-нибудь или ни о чем, любила заказывать по каталогу рисунки для вышивки с Минни Хансен. Она любила побеседовать со старым Томом Норвальдом, когда шла на почту отправить посылку, а на обратном пути зайти в лавку за фунтом бекона, нарезанным тонкими, как бумага, лепестками, как резал только Вики Теглунд.
Она хотела остаться в Хардвуде, но не хотела вести пустую жизнь, как слишком многие в городе. Еще она любила Ториана и хотела его. Даже когда Карин забеременела — наконец, поскольку согласовывать менструальные циклы с каникулами и свиданиями с Торианом оказалось труднее, чем ей думалось, она просто-напросто заявила Ториану, что собирается, пока не родила, окончить колледж, а затем вернуться домой и растить ребенка. А Ториан может либо жениться на ней и предоставить ей вести денежные дела семьи, либо вытащить из своей потайной заначки достаточное количество золотых монет, чтобы Карин могла содержать и себя, и ребенка. В обоих случаях проблемы не предвиделось.
Конечно, Ториан предпочел жениться, на что Карин и рассчитывала.
И Осия ничего не сказал, только понимающе улыбнулся, на что так же рассчитывала Карин.
Пара фунтов золотых слитков домашнего производства обернулись толстой пачкой купюр, которую Карин превратила сначала в несколько акций, а затем в изрядное количество акций. А вскоре, когда коммерческие операции Карин стали приносить солидный доход, они купили старый дом Халворенов и зажили идеальной, с точки зрения Карин, жизнью. Оперировать акциями и опционами оказалось не очень-то трудно — при условии, что вы не слишком жадны, не боитесь работы и не закрываете глаза на свои ошибки. Карин не была жадной; работа ее не пугала; не ошибается только тот, кто ничего не делает.
В конце концов, все это приносило Карин радость. Все без исключения. Растить ребенка было удовольствием, словно, бегая туда-сюда, ухаживаешь за садом прямо на ходу. Сад и огород, в свою очередь, всегда приносят положительные эмоции — если знаешь, что не останешься без еды, даже оставшись без урожая. Домашнее хозяйство тоже не в тягость, поскольку обязанности делятся на троих взрослых, в доме водятся деньги и нет нужды скупиться и экономить на мелочах. Мать собирала обмылки, чтобы сварить из них еще один кусок мыла, а Карин просто их выкидывала.
Она опасалась, что ради такого образа жизни Хардвуд придется покинуть, но город пришелся ей впору.
И потом, у нее был Ториан. Удивительно уживчивый, поразительно энергичный в постели даже после стольких лет брака — и постоянно озадаченный и озадачивающий, когда речь шла о жизни во второй половине двадцатого века. Он удивлял тем, чего желал и чего не желал, тем, что мог сделать, и тем, чего не мог. Наедине с женой он был откровенен до грубости, пока речь не заходила о его собственном прошлом; он просто не считал нужным общаться на эту тему, и Карин пришлось оставить расспросы. Ториан, если его попросить, мог с успехом неделю заменять Карин на кухне, без звука заправлял за собой постель и стирал, но ни под каким соусом не соглашался заниматься уборкой полов где бы то ни было в доме, разве что в амбаре. За исключением тех немногих случаев, когда Торри делал нечто по-настоящему опасное, например, играл, едва начав ходить, с выдвижным ящиком, где хранились ножи, Ториан не поднимал на ребенка руку, однако добился того, чтобы сын научился не только спортивному, но и боевому фехтованию.
Что ж, теперь ясен смысл этого странного требования. Безумные истории Осии, которые всегда начинались так, как если бы они были сказками, обернулись правдой. Ториан и впрямь оказался чем-то вроде профессионального поединщика, и он попал в беду, освободив Осию — и похитив эти самые золотые монеты с незнакомым лицом на аверсе. А теперь все они попали в беду.
Да, Карин было страшно: нападение Сынов напугало ее сильнее всего, что она испытала в своей жизни, но Ториан появился прежде, чем Сыны успели утащить ее, и даже с ножом у горла он все уладил.
Ее Ториан всегда справлялся с неприятностями.
Карин Торсен откинулась назад и улыбнулась мужу, который сидел в экипаже и наискосок от нее. Ехавший с ними охранник не хотел, чтобы супруги размещались друг против друга, и был достаточно умен, чтобы не садиться рядом с Торианом, поскольку тот, даже скованный, добрался бы до солдата. Но со скрученными спереди запястьями, со скованными лодыжками, привязанными к толстой латунной скобе в полу экипажа, он не мог лягаться; тонкая проволока, обвивавшая шею, тоже была прикручена к скобе над его головой. Если бы пленник попытался встать с сиденья, он бы сам себя удушил.
Ториан ободряюще улыбнулся в ответ.
Экипаж повернул, и за окном снова не стало видно дороги. Карин показалось, что они висят в воздухе над уступом.
Однако на сей раз за поворотом открылся Город.
Было похоже на то, что Фалиас высечен из верхней части горного кряжа ремесленником-исполином, который просто взял и срезал все ненужное. Шпили и башенки возносились высоко, но не выше, чем вздымался бы неровный горный хребет. Стены с пробитыми в них окнами смотрелись вырезанными в склоне уступами: их опоясывали валы и балюстрады или окружали небольшие, отлого понижавшиеся дворики, которые служили крышами нижним этажам.
Карин ожидала увидеть нечто строгое унылого серого цвета, однако Город сиял зеленью и золотом. Отдельные дворики скрывались в тени огромных деревьев или хитроумно устроенных садов; дворики нижних уровней были просто огородами или золотящимися пшеничными полями, которые, несмотря на высокогорье и террасообразный вид, напомнили Карин поля вокруг Хардвуда.
Впереди и вверху показались врата из толстых дубовых брусьев: нефритово-зеленая патина покрывала их латунные части. Проход за воротами был вырублен в самой горе.
Ториан улыбнулся жене.
— Это нечто, не правда ли? — произнес он на берсмале и сразу перешел на английский: — Если мне представится возможность, я сбегу один, а потом вернусь за тобой, не отчаивайся, — проговорил он, подняв связанные запястья с таким видом, будто указывал на что-то за окном.
— Вам надлежит молчать, — произнес страж на берсмале. — Успеете наговориться с Его Пылкостью.
Охранник был человек немаленький, крупнее Ториана, и носил черно-алую форму Дома. Однако его единственным оружием была короткая дубинка с рукояткой, обмотанной кожей. Кто бы ни был здесь главным, Бранден дель Бранден или Херольф, он знал, что делает.
«Только дайте моему Ториану меч, — подумала Карин, — и он вам покажет».
Но нет, это неправда. Ториан — человек, а не природный катаклизм. Он прибьет этого громилу на ходу и проложит себе дорогу через дюжину — а то и больше — таких же. Но сейчас их больше дюжины, и у них луки…
Карин сделала над собой усилие, чтобы не выпрямиться.
— Делай, что должен, — сказала она.
Бранден дель Бранден уже вылез из своего экипажа и шел к воротам. Сбоку в косяк была вделана латунная дощечка, неуместно яркая и сияющая. Длинный дверной молоток покоился в стенной выемке. Бранден взял его и, осторожно взмахнув им раз, другой, третий, сильно ударил в дощечку.
Бум-м-м-м… Казалось, звук отдается эхом внутри горы. Бум-м-м-м…
Из-за зубцов надвратного парапета змеился дымок, донося до Карин запах, напомнивший ей, как это ни глупо, картофель фри. Она пожала плечами.
Над парапетом возникло чье-то лицо. Человек что-то невнятно сказал Брандену дель Брандену, который ответил словом и жестом.
Ворота разошлись, бесшумно повернувшись на невидимых петлях, и процессия проследовала внутрь.
Они оказались во дворе — за недостатком более подходящего слова — размером с футбольное поле: здесь воняло лошадиной мочой и навозом. Однако Карин нашла эти запахи успокоительными.