— Так что же случилось с теми днями, в которые мы совершали переход через Атлантический океан?
— Не могу знать, товарищ адмирал. Мы можем лишь наиболее точно определить текущую дату.
— Разумеется… Благодарю, Федоров, как всегда. Ваши оперативные действия, вероятно, не позволили кораблю попасть в ситуацию, о который мы очень быстро бы пожалели. Крайне важно держаться как можно дальше от зоны операции. Остается лишь вопрос, какой курс нам следует занять в нынешней ситуации? Однако прежде, чем мы начнем, я бы хотел, чтобы к нам присоединился еще один офицер. — Адмирал посмотрел на своего старого друга доктора Золкина. — Не могли бы вы вызвать сюда Карпова?
— Карпова? — Лицо Золина моментально отразило общею реакцию всех них. И на нем явно читалось недовольство.
— Да, я понимаю, что мы все еще испытываем относительно того, что он совершил. Но он высококвалифицированный офицер, один из лучших боевых офицеров флота. Я бы хотел услышать его оценку ситуации с чисто военной точки зрения.
Доктор сложил руки и нахмурился.
— Если вы хотите знать мое мнение, в тактике, которую он проявил в Северной Атлантике, не было ничего выдающегося. Он двинулся прямо в зубы превосходящим силам противника и атаковал их, не думая ни о жизнях, ни о принципах, вообще ни о чем, кроме собственных амбиций. И бог знает, что он собирался сделать в бухте Арджентия — выпустить еще одну ракету с ядерной боевой частью по Черчиллю с Рузвельтом?
— Я понимаю, Дмитрий, — сказал Вольский, обращаясь к другу менее формально. — Но подумайте как психолог. Что мы будем с ним делать? Оставим гнить в карцере до скончания времен? Кто знает, сколько мы проведем в море — возможно, всю оставшуюся жизнь? Я согласен с тем, что Карпов допустил серьезнейшие ошибки. Его суждения были искажены желанием произвести решительное вмешательство, или же, возможно, более темными помыслами. Только он может это знать. Тем не менее, он является офицером Северного флота, или, по крайней мере, когда-то был им. Возможно, мы считаем, что он действовал как сумасшедший, а то и вовсе без сознания. Но если у него остаются силы, чтобы искупить свою вину, снова став человеком, в наших глазах и в собственных, мы должны дать ему такую возможность. Вы не согласны?
Золкин собрался что-то сказать, но остановился и задумался. Он потер темную бороду и кивнул.
— Вероятно, вы правы, товарищ адмирал. Мы можем не уважать его, даже презирать за то, что он сделал, но тем не менее, он человек, и он один из нас. Был бы я рад увидеть, что он стал кем-то большим, чем он представляется мне сейчас? Разумеется. Но должен сказать вам, что пока что у меня имеются серьезные опасения.
— Как и у меня, — согласился Вольский. — Но мы должны с чего-то начать. Пошлите за ним… Если только не будет возражения со стороны остальных, — он посмотрел на Федорова, Роденко и Тарасова. Все они воспринимали ситуацию с соответствующей ей серьезностью, однако никто не высказал возражений, а адмирал приказал привести Карпова. Они тем временем начали обсуждать недавнее нападение и полученные повреждения. Роденко доложил, что основные средства обнаружения работают нормально, но имеются проблемы со станциями наведения зенитно-ракетного комплекса средней дальности. Тарасов доложил, что проблем с гидроакустическим комплексом не имеется, а также отметил, что очень доволен успехами своего молодого сменщика Величко.
Пока они ждали, Золкин поднял еще один вопрос:
— А что насчет Орлова? Он пока также в карцере, надеюсь, что в отдельном. Последнее, что нам нужно — это чтобы эти двое снова снюхались.
— Я серьезно думал об этом, — сказал Вольский. — Орлов не прошел через систему подготовки офицеров, как Карпов. Он был мичманом и пробивался к своей должности старомодным способом, поднимаясь по служебной лестнице. Я встретил его на должности начальника оперативной части, когда прибыл на борт для предстоящих учений, если так можно назвать то, что с нами случилось. Но я никогда не принимал то, как он относится к личному составу. Кроме того, Орлов не имеет боевой подготовки, о которой стоит говорить, и я сомневаюсь, что он способен ее освоить. Нет, Карпов явно вовлек его в то, что произошло. Карпову нужна была сила, а Орлов, я полагаю, думал в первую очередь мускулатурой, когда решился на это, что они сделали. Я не считаю Орлова невиновным — ни в коем случае. Но я не думаю, что он имел хоть какое-то отношение к замыслу этого мятежа.
— Рад, что вы так это называете, — сказал Золкин. — Потому что именно так все и было.
Вольский кивнул и продолжил, заканчивая свою мысль.