Скользкий участок тропинки помешал продолжению разговора, но не моим мыслям.
Конечно, невеста могла думать о таких вещах, но при данных обстоятельствах… почему? Страх за себя или новорожденного? Роды могли быть опасными, и любой, кто видел моих пациентов или слышал разговоры женщин у костра, не стал бы сомневаться, что жизнь младенцев и детей в этом веке подвергалась большой опасности. Редкая семья не потеряла хотя бы одного ребенка из-за лихорадки, ангины или «squitters» — обильной диареи. Множество женщин потеряли троих, четверых или больше детей. Я вспомнила рассказ Абеля МакЛеннана, и небольшая волна дрожи пробежала по моей спине.
Однако Брианна была здоровая женщина, и хотя мы испытывали недостаток в таких важных вещах, как антибиотики и продвинутые медицинские услуги, она понимала ценность простой гигиены и хорошего питания.
«Нет, — думала я, наблюдая за изгибом ее сильной спины, когда она перетащила тяжелое оборудование через корень, вылезший на тропинку. — Дело не в этом. Она могла иметь какие-то причины для опасений, но, в общем, она была довольно смелой девушкой».
Роджер? На первый взгляд, казалось, лучшее, что можно сделать — это быстро забеременеть и родить ребенка, отцовство которого не будет вызывать сомнения. Это, конечно, могло бы сцементировать брак. С другой стороны… что, если она забеременеет? Роджер будет очень рад, но как это отразится на Джемми?
Роджер поклялся на крови, признавая Джемми своим сыном. Но человеческая натура была человеческой натурой, и хотя я была уверена, что Роджер никогда не оставит Джемми и не станет пренебрегать им, весьма вероятно, что он будет относиться к нему по-другому не так, как к собственному ребенку. Стала бы Бри рисковать этим?
Немного подумав, я решила, что очень мудро со стороны Бри немного подождать. Необходимо дать Роджеру время, чтобы он почувствовал эмоциональную связь с Джемми прежде, чем их семейная жизнь осложниться еще одним ребенком. Да, очень разумно, и Бри — очень разумный человек.
И только, когда мы пришли на поляну, где занимались утренним приемом больных, мне пришло в голову другое объяснение.
— Вам помочь, миссус Фрейзер?
К нам подбежали два младших мальчиков Чизхолмов, которые освободили меня и Брианну от тяжелого груза и, не спрашивая, сразу же развернули стол, принесли чистую воду, разожгли огонь и вообще сделали много полезного. Им было не больше восьми и десяти лет, и, наблюдая за их работой, я поняла, что мальчик в двенадцать или четырнадцать лет мог считаться здесь взрослым человеком.
Брианна тоже понимала это. Она никогда бы не оставила Джемми, я знала это — не тогда, когда он нуждался в ней. Но… позже? Когда он вырастет?
Я открыла свой сундучок и стала медленно вынимать необходимые принадлежности: ножницы, зонд, щипцы, спирт, скальпель, перевязочный материал, зубные клещи, иглы, мази, бальзамы, мыло, слабительное…
Брианне было двадцать три года. Ей будет лет тридцать пять к тому времени, когда Джемми станет полностью независимым от нее. И тогда, они с Роджером могли бы вернуться в будущее, в их собственное время, к безопасности, к прерванной жизни, которая принадлежала ей с рождения.
Но только если у нее не будет других детей, беспокойство о которых будет держать ее здесь.
— Доброе утро, мэм.
Невысокий мужчина средних лет стал моим первым пациентом этим утром. Он был колючий от недельной щетины и выглядел довольно больным, с помятым лицом и налитыми кровью от дыма и виски глазами. Его диагноз был совершенно ясен. Похмелье было частой причиной обращения на утреннем приеме.
— У меня немного колет в животе, мэм, — сказал он, глотая слюну с несчастным видом. — Может быть, у вас есть какое-нибудь средство?
— Только одно, — уверила я его. — Сырое яйцо и немного рвотного корня. Пусть вас хорошо вырвет, и вы снова будете, как новенький.
Прием велся на краю большой поляны у подножия холма, где по ночам горел главный костер сбора. Влажный воздух пах сажей и резким ароматом мокрого пепла, но в черном круге примерно десяти футов в диаметре уже лежали дрова и растопка. Я подумала, что, если дождь продолжит лить такими темпами, разжечь костер будет очень трудно.
Джентльмен с похмельным синдромом удалился, возникло небольшое затишье, и у меня появилось время уделить внимание Мюррею МакЛеоду, который принимал больных неподалеку.
Мюррей начал прием рано, и я видела, что земля и пепел под его ногами промокли от крови. Сейчас он принимал пациента, чей красный рыхлый нос и обрюзгшие щеки говорили о злоупотреблении алкоголем. Несмотря на дождь и холод, он был раздет до рубашки, один рукав был подвернут и на руку был наложен жгут, на коленях пациента стоял тазик для сбора крови. Я находилась не менее чем в десяти футах от места, где Мюррей проводил прием, но и в слабом утреннем свете я могла видеть глаза мужчины, желтые, как горчица.
— Печень, — сказала я Брианне, не прилагая особых усилий, чтобы понизить голос. — Ты даже отсюда можешь видеть желтуху, не так ли?
— Желчный гумор, — громко произнес МакЛеод, хватая ланцет. — Совершенно ясно, избыток гумора.
Маленький, темный и опрятный, Мюррей не производил авторитетного впечатления, но был очень самоуверен.
— Цирроз печени из-за пьянства, осмелюсь сказать, — проговорила я, подходя ближе и хладнокровно рассматривая пациента.
— Сгущение желчи из-за дисбаланса мокроты! — Мюррей с негодованием посмотрел на меня, очевидно решив, что я собираюсь перехватить инициативу, если не самого пациента.
Я проигнорировала его и наклонилась, чтобы рассмотреть пациента, который выглядел встревоженным моим вмешательством.
— У вас твердая масса под ребрами справа, не так ли? — вежливо сказала я. — Ваша моча темная, а когда вы испражняетесь, то кал черный и кровавый, я права?
Мужчина кивнул с отвисшей челюстью. Мы начинали привлекать внимание.
— Ма-ма, — Бриана подошла ко мне. Она кивнула головой Мюррею и пробормотала мне на ухо.
— Что ты можешь сделать при циррозе печени, мама? Ничего!
Я замолчала, прикусив губу. Она была права. В своем желании похвастаться правильным диагнозом — и воспрепятствовать Мюррею использовать свой ржавый ланцет на человеке — я упустила из виду один незначительный пункт: я не могла предложить никакого альтернативного лечения.
Пациент, сбитый с толку, переводил взгляд между нами. Я с усилием улыбнулась ему и кивнула Мюррею.
— Мистер МакЛеод прав, — сказала я сквозь зубы. — Болезнь печени, конечно же, вызывается избытком гумора.
Лицо Мюррея, полное подозрений, при моей капитуляции стало до смешного глупым от удивления. Выступив вперед меня, Брианна перехватила инициативу.
— Есть такой наговор, — сказала она, очаровательно улыбаясь ему. — Он… э… заостряет лезвие и ослабляет поток гумора. Я вам покажу.
Прежде чем он смог сжать ладонь, она вынула из нее ланцет и повернулась к нашему небольшому костру, где на треножнике был подвешен котелок с водой.
— Именем Михаила, властелина мечей, защитника душ, — начала она нараспев. Я надеялась, что использование имени святого Михаила всуе не является богохульством, а если и является, то сам Михаил не возражает. Мужчины, готовившие костер, остановились, чтобы посмотреть, также как и несколько пациентов.
Она подняла ланцет и медленно начертила им в воздухе крест, поглядывая по сторонам, чтобы убедиться во внимании зрителей. Их внимание было завоевано, они были сильно заинтересованы. Высокая, выше большинства собравшихся зевак, с суженными синими глазами, она сильно напомнила мне Джейми в одном из его бравурных представлений. Я могла только надеяться, что она была также убедительна в них, как и он.
— Благослови это лезвие для здоровья твоего слуги, — сказала она, поднимая глаза к небесам и держа ланцет над огнем жестом, каким священник предлагает евхаристию. В воде появились пузыри, но она еще не закипела.
— Благослови лезвие для отворения крови, для… э… очищения от яда тела твоего скромнейшего просителя. Благослови лезвие… благослови лезвие… благослови лезвие в руке твоего скромного слуги… Благодарение Богу за яркость металла.