Все рабы благополучно находились в вертикальном положении и, вероятно, в ближайшее время ничего не изменится. Я повернулась к Хейесу, вытирая грязные руки о передник.
— Хорошо… позвольте мне взглянуть на этот кусочек металла, и я посмотрю, что можно с ним сделать.
Хейес с готовностью снял шляпу, сюртук, жилет, галстук и рубашку вместе с серебряной цепью, знаком его чина. Он вручил эти предметы сопровождавшему его адъютанту и уселся на табурет. На спокойное достоинство лейтенанта нисколько не повлияли ни его частичная нагота, ни гусиная кожа, покрывшая его спину и плечи, ни ропот испуганного удивления, раздавшийся со стороны рабов при виде его.
Его торс было практически безволосым с бледной сальной кожей, которая годами не видела солнечного света, в отличие от коричневых рук, лица и колен. Но на этом цветовые контрасты не заканчивались.
На молочно-белой коже груди слева было большое синевато-черное пятно, которое тянулось от ребер до ключицы. И в то время как сосок на правой груди был нормального коричнево-розового цвета, левый сосок был потрясающе белым. Я закрыла глаза и услышала тихое «Dhia!» [44]позади.
— Dhia, tha e’tionndadh dubh! — произнес другой голос несколько громче. «Ей Богу, он почернел».
Хейес, казалось, не слышал замечаний; он откинулся назад, позволив мне обследовать его. Близкий осмотр показал, что черная окраска не был природной пигментацией, а явилась следствием неисчислимого множества крошечных гранул, внедрившихся в кожу. Сосок вообще исчез, закрытый белым серебристым шрамом размером с шестипенсовик.
— Порох, — сказала я, проводя кончиком пальца по черному участку. Я видела такие вещи прежде; в результате осечки или выстрела вблизи частицы пороха и зачастую кусочки упаковки и ткани проникали в глубокие слои кожи. Совершенно точно, что шишки, которые я ощущала под кончиками пальцев, были фрагментами одежды, которая была на нем в тот момент.
— Пуля все еще внутри?
Я видела место ее входа и коснулась белого участка, пытаясь предположить путь, к оторым она могла двигаться внутри тела.
— Половина, — ответил он спокойно. — Она разломилась. Хирург, который вытаскивал пулю, дал мне ее осколки. Когда я собрал их вместе, оказалось, что они составили только половину пули; остальная ее часть, должно быть, осталась внутри.
— Разломилась? Хорошо, что осколки не прошли сквозь сердце или легкие, — сказала я, наклонившись, чтобы взглянуть на шрам ближе.
— О, они прошли, — сообщил он мне. — По крайней мере, я так думаю, потому что, как видите, пуля, которая вошла мне в грудь, теперь находится у меня в спине.
К удивлению большинства зрителей, а также к моему собственному он был прав. Я не только могла чувствовать маленькую шишку на внешнем крае его левой лопатки, но и фактически могла видеть темноватую опухоль на фоне его мягкой белой кожи.
— Будь я проклята, — сказала я, и он весело фыркнул, позабавленный то ли моим удивлением, то ли моими словами.
Как ни странно, но осколок не представил хирургической трудности. Я смочила кусочек ткани спиртом и, тщательно протерев кожу и стерилизовав скальпель, быстро взрезала опухоль. Хейес сидел совершенно спокойно; он был солдатом и шотландцем, а следы на его груди свидетельствовали о том, что ему приходилось переносить гораздо худшее.
Я нажала двумя пальцами по краям разреза, раздвинув его, и оттуда появился темный зазубренный кусочек металла, словно высунулся кончик языка, так что я могла схватить его пинцетом и вытащить. Я бросила этот кусочек в ладонь Хейеса, издав тихий триумфальный звук, потом прижала ткань, пропитанную спиртом, к его спине.
Он испустил длинное дыхание сквозь сжатые зубы и улыбнулся мне через плечо.
— Благодарю вас, миссис Фрейзер. Этот маленький дружок был со мной достаточно долго, но я не могу сказать, что огорчен разлукой с ним.
Он с интересом всматривался в кусочек сломанного металла, лежащий на его окровавленной ладони.
— Когда это произошло? — с любопытством спросила я. Я не думала, что осколок действительно прошел сквозь его тело, хотя подобное впечатление создавалось. Более вероятно, решила я, что он остался под кожей вблизи раны и медленно продвигался вокруг туловища между кожей и мускулами, пока не оказался на спине.
— О, более двадцати лет назад, мистрис, — сказал он и коснулся белого отвердевшего участка, бывшего когда-то болезненной раной. — Это случилось в Каллодене.
Он говорил небрежным тоном, но я почувствовала, как рябь прошла по его гусиной коже при этом имени. Более двадцати лет назад… скорее двадцать пять. В таком случае…
— Вам не могло быть больше двенадцати лет! — воскликнула я.
— Да, — ответил он, приподняв одну бровь. — Одиннадцать. Хотя мой двенадцатый день рождения приходился на следующий день.
Я удержалась от дальнейших замечаний. Мне казалось, что я потеряла способность испытывать потрясение от реалий прошлого, но, по-видимому, это было не так. Кто-то стрелял в него — одиннадцатилетнего мальчика — с близкого расстояния. Не было никакой вероятности, что это была ошибка или выстрел в пылу сражения. Человек, который стрелял в него, знал, что это был ребенок, и все равно хотел убить его.
Мои губы сжались, пока я рассматривала свой разрез. Не больше дюйма длиной и не глубокий — пуля лежала близко к поверхности. Хорошо, что его не нужно было зашивать. Я прижала к ране чистый кусочек ткани и принялась обвязывать его грудь полоской льняной материи.
— Чудо, что вы выжили, — сказала я.
— Да, — согласился он. — Я лежал на земле, и лицо Марчисона было прямо надо мной…
— Марчисона!
Восклицание, вырвавшееся у меня, вызвало промельк удовлетворения на лице Хейеса, а я испытала внезапный приступ тревоги, вспомнив, что Джейми сказал о нем в прошлую ночь. «Он думает больше, чем говорит, этот маленький Арчи. Будь осторожна, сассенах». Хм, немного поздно для предостережения, но я сомневалась, что оно могло иметь значение, даже если это был тот самый Марчисон.
— Я вижу, вам знакомо это имя, — заметил Хейес приятным голосом. — Я слышал в Англии, что сержанта Марчисона из 26-ого полка отправили в Северную Каролину. Но когда мы достигли Кросс-Крика, гарнизон уже покинул его. Пожар, не так ли?
— Э-э, да, — сказала я, несколько обеспокоенная этим замечанием. Я была рада, что Бри ушла. Только двое знали все о пожаре, в котором сгорел королевский склад в Кросс-Крике, и она была одной из них. Что касается второго человека… Ну, вряд ли пути Стивена Боннета пересекутся с лейтенантскими в ближайшем будущем, если Боннет вообще жив.
— А мужчины из гарнизона, — продолжил Хейес, — Марчисон и другие… куда они ушли, вы знаете?
— Сержант Марчисон мертв, — произнес глубокий, мягкий голос позади меня. — Увы.
Хейес посмотрел мимо меня и улыбнулся.
— Sheumais ruaidh, [45]— сказал он. — Я так и думал, что рано или поздно вы явитесь к своей жене.
— Я искал вас все утро.
Я испытала шок при звуках этого имени, также как и Джейми; удивление промелькнула в его лице, потом исчезло, сменившись настороженностью. Никто не называл его Красным Джейми со дня Восстания.
— Я слышал, — сказал он сухо. Он сел на второй табурет, оказавшись напротив Хейеса.
— Давайте поговорим. В чем дело?
Хейес потянул вверх спорран, который свисал между его колен, мгновение порылся в нем и вытащил белый квадрат из свернутой бумаги, запечатанной красной восковой печатью с крестом, которую я тут же узнала. Мое сердце пропустило удар; я сильно сомневалась, что губернатор Трайон послал мне запоздалое поздравление с днем рождения.
Хейес повертел письмо, убеждаясь, что, имя, написанное на нем, было именем Джейми, и вручил его. К моему удивлению, Джейми не вскрыл письмо, но держал его, не отрывая взгляда от лица Хейеса.
— Что привело вас сюда? — резко спросил он.