— Фрейзеры из Риджа здесь! — взревел он, и толпа разразилась дружными криками.
А потом мы зашагали вниз по склону, обратно к праздничным столам и танцам. Роджер шел рядом со мной, что-то радостно напевая себе под нос. Когда я тронула его за рукав, он повернулся ко мне с широкой улыбкой.
— Поздравляю! — сказала я. — Добро пожаловать в нашу семью, сынок.
Улыбка Роджера растянулась от уха до уха.
— Спасибо, мам.
Пару секунд мы шли молча. Потом он сказал уже совсем другим тоном:
— Сегодня очень важный день. И речь была необычная.
Не знаю, что именно имел в виду Роджер — важный день для истории, важный день для нашей семьи? — но, пожалуй, в любом случае он был прав.
— Да… Правда, под конец я расслышала не все. Не знаю, что значит «earbsachd». А ты?
— Знаю. — На тропе было темно, и Роджер казался очередным черным силуэтом среди кустов и деревьев. В голосе его мелькнули странные нотки. — Это что-то вроде клятвы. Он… Джейми… поклялся своей семье и друзьям, что будет оберегать и защищать нас всех.
— Понятно, — озадаченно откликнулась я. — А почему «что-то вроде»?
Роджер помолчал, подбирая слова.
— Это не просто клятва, а слово чести. Понятие «Earbsachd» пошло от клана Маккриммонов с острова Скай. Дав обещание, они выполняли его, чего бы им это ни стоило. Ради своей клятвы любой Маккриммон, — Роджер глубоко вздохнул, — был готов пойти на верную смерть.
Мне на локоть неожиданно легла твердая ладонь.
— Осторожно, давайте помогу, — тихо сказал Роджер. — Внизу скользко.
Глава 16
В ночь нашей свадьбы
— Спой мне, Роджер.
Она замерла перед входом в шатер, отвернувшись в сторону. Роджер различал только темный силуэт на фоне серого хмурого неба да длинные волосы, трепетавшие на ветру. Брианна оставила их распущенными и пришла к пастору с непокрытой головой — как невинная девушка, хотя у нее был сын.
Ночь стояла холодная, совсем непохожая на ту, что они впервые провели вместе, когда жаркая нежность обернулась гневом и горечью. С тех пор прошло много месяцев, много ночей, исполненных одиночества, и ночей, напоенных радостью. И все же его сердце билось так же отчаянно, как и в первый раз.
— Конечно, милая. Я всегда буду петь для тебя.
Он встал у Бри за спиной, притянул к себе. Она откинула голову ему на плечо, и прохладные волосы защекотали шею. Роджер крепко обнял жену, уткнувшись носом в ее ухо.
— Что бы ни случилось, — прошептал он, — где бы я ни был. И где бы ты ни была — я всегда буду петь для тебя.
Брианна развернулась в его объятиях, тихо вздохнула и потянулась за поцелуем. От ее губ пахло жареным мясом и пряным вином.
Дождь стучал по своду шатра, от земли поднималось холодное дыхание поздней осени. В их первую ночь в воздухе пахло хмелем и водорослями, терпким сеном и хлевом. А сейчас вокруг них витал запах сосновых иголок и можжевельника, щедро сдобренный горьким дымом коптящих костров, — с едва заметной сладковатой ноткой детского дерьма.
И снова она прижималась к нему в переплетении света и тьмы — лица не видно, а тело лучится белизной в полумраке. В ту ночь Бри плавилась и растекалась у него в руках, а теперь кожа была прохладной, словно мрамор, — но летний зной по-прежнему обжигал ему пальцы, когда он прикасался к ней: сладкий и влажный, скрывающий в себе темные жгучие тайны. Хорошо, что свои сегодняшние клятвы они принесли под открытым небом. Совсем как тогда — перед землей и ветром, огнем и водой.
— Я люблю тебя, — прошептала она, и он мягко прихватил ее губу зубами. От нахлынувшей нежности Роджер не мог вымолвить ни слова.
Все слова уже были сказаны — сначала в ту далекую ночь, потом сегодня. Оба раза Роджер говорил искренне и горячо, но сегодняшняя церемония все изменила.
У первой клятвы не было иных свидетелей, кроме Бога, да и тот не нарушил их уединения, отстранившись и отвратив взор от обнаженных тел.
А сегодня он произнес слова любви в ярком свете костра, перед лицом Господа и всего мира. Сердце Роджера и все, что он имел, давно принадлежало Бри, но теперь между ними не осталось различий. Клятвы сказаны, кольца надеты, узы скреплены у всех на глазах. Они стали единым целым.
Одна часть единого целого слишком крепко сжала чужую грудь, и Бри едва слышно охнула. Она слегка отстранилась от мужа, и Роджер увидел — нет, не увидел, скорее почувствовал — гримасу боли. Холодный воздух коснулся его кожи, и даже краткое расставание показалось мучительным, словно удар ножа.