Герой гражданской... редкий случай, когда простой конник-рубака, а им стал Аркаша в пятнадцать лет, получил два Красных Ордена; пенсию же имел, похоже, небольшую. Точно, небольшую! Всего шестьдесят советских рублей. Но не вспомню ни одной жалобы от старика по сему поводу...
Зато дед по-детски радовался вниманию – книге, хорошим сигаретам (он курил рабоче-крестьянскую «Приму»), коробке конфет, той же возможности посидеть за бутылочкой сладкого винца. Не отказался бы, подозревал я, он и от ресторана. А тому препятствовали мои студенческие возможности. Но как-то в Москву приехала моя жена из Сибири, я привел Марию знакомить с дедом. Он был полон галантности к молодой женщине, в восторге от приготовленных ею блюд, а я в тот день еще принес билеты в театр. И мы нарядной, благоухающей духами и «шипром», троицей вышли к остановке такси, чтоб ехать в центр столицы. Подкатила машина с шашечками, но, опережая нас, к ней устремилась едва подошедшая к остановке ухоженная, гладкая дамочка. Как тут возмутился наш боевой дед! «Садимся, ребята! Мы первые... А вам, уважаемая, давно пора прогуливать болонок на парижском бульваре – в сообществе таких же «графинь»!
Дама опешила, фыркнула, но растерялась, отступила. А мы покатили. «Вот так с этим подлым народом, с господами, надо разговаривать! Не выношу...» – продолжал кипеть бывший красный конник.
Примирение и согласие...
Еще очень обрадовался Аркадий Александрович, что о нем вспомнили к какой-то юбилейной советской дате, попросили «что-нибудь памятного, связанного с революцией и гражданской войной», для выставки в музее Советской Армии. Он отнёс туда свою фотографию с наградами на пиджаке, какие-то «штучки», среди них – коричневый, прокуренный сигаретный мундштук, простенький портсигар с выдавленными на лицевой стороне коробки «Тремя богатырями» художника Васнецова. Потом опять сходил на Площадь Коммуны, где военный музей, удостоверился, что экспонаты с достойной надписью находятся на обозрении – под стеклянной витриной...
Умер Аркадий Александрович внезапно, упав на улице от сердечного удара. Случилось это через несколько лет после моего окончания института, горькая весть застала меня в Тюмени. Возможно, отыскались родственники – наследники скромного жилища революционного деда, которому в год смерти едва исполнилось шестьдесят девять лет. А скорей всего, драгоценные эти московские «метры» квартирки перешли в собственность Моссовета. Завещаний боевой конник никаких не делал, не успел, скорей всего. Так же – скорей всего – нынешние хозяева страны, их приспешники выбросили на помойку и тех васнецовских «Трёх богатырей», выдавленных на алюминиевом портсигаре красного героя гражданской войны Аркадия Александровича Кеворкова...
Не под той ли самой витриной московского военного музея, не на месте ли прежнего экспоната того наблюдал другой воин, белый, другой русский человек, экспонат чудовищного свойства эту «перчатку» из кожи с человеческой руки. «Экспонат», возмутивший его своей, действительно, запоздалой, неуместной в данный момент, политической направленностью.
Примирение? Согласие? Не знаю.
Но уверен: живи сегодня на земле красный конник Аркаша Кеворков, он бы изрубил меня шашкой – за то что я «якшаюсь» с наследниками белогвардейцев.
Падают с небес самолеты с пассажирами, тонут подлодки, сходят с рельсовых путей поезда, обваливаются от взрывов шахты... Сотни, тысячи погибших. И это только малая часть вселенских трагедий конца века, о которых как-то походя и привычно информируют все российские СМИ демократического, однокровного, однокорытного толка. А порой и смакуют, будто бы в неком удовольствии.
Публикую и я в своей «ТЛ» фрагменты трагедии, коснувшейся моих далеких русских зарубежников, трагедии, о которой почти никто в российских пределах не знает. Подробностям этой беды, связанной с ураганом, пронесшимся над тропической Венесуэлой, у нас внимали единицы. Привычное...
А как там мои друзья-кадеты? Все ли живы-здоровы?
«Десятилетиями ураганы ограничиваются короткими визитами к нам, – пишут в «ТЛ» из русской колонии в Венесуэле, – и мы настолько привыкли к безобидным их последствиям, что потеряли всякий перед ними страх. Погуляет ураган, которому даётся женское имя, парочку дней и уберется восвояси, в Караибское море...