Это был перебор для одного дня. И выход существовал один. Она открыла сумочку и достала «пятихатку».
— Перебейтесь, — сказала она дочери.
— А разве мы съели вчерашний суп с фрикадельками? — спрашивала Варька, одновременно заталкивая денежку в карман.
— Он прокис, — ответила Татьяна, — я забыла поставить его в холодильник. Но ты возвращайся скорей. Знаешь про ЧП?
— Тоже мне ЧП. Где сейчас не взрывается? Чего ты взбутетенилась? А бабуля вообще умом тронулась. Звонит весь день на свою родину. Тамошние воды уже вспучились от ее криков.
— Откуда ты знаешь? — забеспокоилась почему-то Татьяна.
— А мы и к ней подсыпались на предмет пожрать, но дедуля нас не пустил. У бабушки, говорит, важный разговор с Луганском. Мол, ты же знаешь, семью Луганских взорвали. А я не знала. На фиг мне это знать. Но задумалась: Луганск и Луганские. Город и человеки. Что-то в этом есть. Или нет?
— Ничего нет, — ответила Татьяна. — Луганск — это бывший Ворошиловград. Можно иначе: Ворошиловград — бывший Луганск. Фамилия с этим не связана.
Татьяна посмотрела на лицо Тима. Варька называла его еще Укропом. Не мысль, а некое возникновение ее бороздило грубую лепнину его скул, носа, надбровий. И была в этом просыпании лица даже какая-то милота — она же надежда: не мертвый он, живой. Тщится!
— Ладно, ребята, я пошла, — сказала Татьяна, а сама продолжала смотреть на вдруг вздохнувшую окаменелую природу парня. Дочь заметила интерес матери.
— Он клевый, — сказала она. — Он тебе понравится — читает книжки. Он из краев бабушки.
— Лисичанск, — подтвердил Тим-Укроп. Голос не подходил к его грубой внешности, был глуховат и мягок.
«Фрикадельки, между прочим, не прокисли», — вспомнила Татьяна, но предыдущая мысль — о матери и ее звонках — оставила все по-прежнему.
— Пока, ребята. — Это им обоим. — И не задерживайся. — Варьке.
Кто?
Девочка кричала как резаная.
— Он трогал мой велосипед! Он своими руками трогал руль!
Прибежала гувернантка, дала ему пощечину и протерла велосипед от и до. Он смотрел на свои руки, они были чистые. У него всегда чистые руки именно потому, что у него грязная работа. Он только передвинул велосипед с дорожки, которую мёл. Гувернантка же грязными руками дала ему пощечину. У нее в руках была тряпка.
— Ее вещи не трогать! Сколько было говорено!
Он никогда и не трогал. Он знал свое место. Он просто подвинул велосипед, чтобы подмести тропу.
Нет, пощечина не болела. С чего бы? Женщина-гувернантка не умеет давать по морде. И никогда этому не научится, даже если ей там, в доме, начнут давать оплеухи. Она учительница музыки, у нее тонкие длинные пальцы. Она унижением зарабатывает на образование сына. Это он узнал сразу, когда она пришла в дом. Ей хотелось поговорить, и она нашла его. Один раз. Больше ей не разрешили. С обслугой не иметь дела. Она выше и должна ставить их на место, если что… «Их» — это его и прочую чернь.
Он не обижается. По морде — это такая малость, если вести счет унижений. Интересно, та, что погибла в машине, кричала как резаная? Или ее — сразу? Хорошо, если это было быстро. Он по себе знает, какими долгими бывают две минуты оставшейся жизни. В голове у него навсегда крик умирания. Крик мамы и всех, всех, всех.
Вера Николаевна все-таки дозвонилась.
— Это я. Вера. Говорю коротко. Вы же теперь заграница. Юлия Ивановна! Скажите, у того, вашего, Луганского были дети? Ну как это вы не знаете? Я вас прошу, узнайте. Спросить у своей мамы? Ей девяносто. Она уже не помнит, как ее зовут. Но, конечно, спрошу. А вы спросите еще у Симы. Она когда-то интересовалась историей края. Прошу вас, дорогая. Я позвоню вам завтра.
Она положила трубку, и ее трясло. Глупо, конечно, просто ни к черту нервы. А к матери надо съездить. Пустое дело, но надо…
— Завтра я съезжу к маме, — сказала она мужу. — Сужу по себе. Так хорошо помню все свои молодые ощущения, а что было вчера — без понятия.
— Не придуряйся, — сказал муж. — Иногда я думаю, что тебя приморозили в молодости. Я вот совсем старик, а у тебя вполне может быть любовник.
Он, конечно, не собирался это говорить, но откуда нам знать, что мы сделаем через пять минут? Молчишь, молчишь… Молчишь, молчишь… А потом раз — и бухнешь… Бухнул!
— А умные мысли тебе, дураку, в голову уже никогда не приходят?
— Это умная мысль, Вера. Я же вижу. Ты моментами вся такая — ух. Будто на свидание собралась. И в этот день у нас обязательно бывает буженина там или семга. Приметил я такое…