Чтобы все было, как положено, чинно, благородно, не ему надо. А тем, кто за гробом идет, оплакивает и в последний путь провожает. Тем, кто в долгу. Тем, кто не доглядел, не уберег, не долюбил. Для них и камень с души, и слезы — все едино, все в его могилу…
— Кажись, прутся, — заметил Петрович, приглядываясь поверх оградок к дальнему концу кладбищенской аллеи. — Ишь, сколько народу-то!
Назвать появившуюся из-за поворота похоронную процессию просто большим или даже очень большим скоплением людей значило не сказать ничего. Под душераздирающие рыдания и всхлипы полного оркестра к свежевырытым могилам приближался широкий и бесконечный людской поток, сопоставимый по масштабам и организованности разве что только с майскими демонстрациями периода застоя.
Впереди всех шел поп, постоянно «обслуживающий» у братвы подобные мероприятия, за ним дьякон с кадилом и служка с текстами. Потом два мальчика, облаченные во все черное и бережно несущие перед собой широкоформатные, траурные, в позолоченных рамах, портреты усопших. Затем уже появились гробы, после которых, на почтительном расстоянии, брели, рыдая, немногочисленные родственники, многочисленные друзья, соратники с печальными лицами, соболезнующие знакомцы и приглашенные, равнодушные зеваки и случайно прибившиеся к процессии бомжи.
По мере приближения к месту захоронения людской поток увеличивался и разрастался, постепенно заполняя все окружающее пространство.
— Говорят, какого-то князя хоронят. И барона, — переговаривались те, кто случайно попал на кладбище. — Вроде, приехали обратно в Россию из-за бугра, и от счастья того… преставились.
— Глупости! Бывший первый секретарь обкома, забыл фамилию, в автомобильную катастрофу попал, вместе с водителем своим.
— А откуда роскошь такая?
— Ну, сумели люди скопить на черный день.
— Вот, сволочи, прости Господи!
— Конечно, золото партии…
— А и я давеча слышала, — подала голос маленькая бабушка в платочке, что хоронят бандюков-душегубов. Самых, что ни на есть, главных по всей России.
— Точно! Писали в газете. Два вора в законе…
— Стыдно, граждане, — упрекнули из толпы. — Стыдно ведь напраслину-то на усопших возводить. Грех это!
— А чего такого?
— Вы что, не видите, сколько народу пришло в милицейской форме? Полковники разные, майоры, даже один генерал. И сюда в сопровождении машин с мигалками приехали.
— Точно. Сам видел. С чего бы это менты к бандитам на похороны пошли?
— Наверное, общественный порядок охраняют.
— Ага, как же! С цветами, с венками…
— Я думаю, министров каких-нибудь хоронят. Или депутатов.
— Может, и так… Пойди теперь, разберись, кто ворюга, а кто в правительстве заседает.
— Они друг друга стоят — и те, и эти!
Оркестр тем временем смолк. Гробы установили на специально смонтированные тумбы, сняли крышки — и родственники зарыдали в голос, как по команде.
Бандитский батюшка зашелся в молитве. Добросовестно отчитав все, что положено, он замолк и прислушался к воцарившейся окрест тишине… а потом вдруг чихнул так, что стайка ворон на окрестных деревьях стремительно взмыла под облака.
Присутствующие заволновались, но в конце концов посчитали происшедшее добрым знаком. Вновь всхлипнул оркестр, затянула что-то ведущая скрипка…
Можно прощаться.
Народ, выстроившись в колонну по одному, потянулся к покойникам.
Первыми забились в рыданиях, запричитали родственники, за ними, в строгом соответствии с неписаной иерархией — остальные. Кладбищенские бомжи кучковались отдельно, ждали щедрот в виде милостыни и остатков еды.
Кто-то пару раз порывался толкнуть речь, однако вмешались распорядители: чай, не на митинге, не на сходняке и не на совете директоров, нечего словоблудить. К тому же, возникла проблема с траурными венками — из их оказалось такое великое множество, что вскоре стало невозможно подойти к гробам на более-менее пристойное расстояние.
Тимур Курьев окинул происходящее презрительным взглядом, отошел в сторону и закурил.
— Отлично сработано, — подумал он. — Слезы, прощания… молодцы «родственники»!
Дело в том, что настоящих родственников ни у Болотова, ни у Булыжника не было. Старый вор в законе их отродясь не имел, даже матери своей не помнил. А бывший полковник медицинской службы… Жена развелась с ним, когда Болотов ещё отбывал срок за взятки, удачно вышла замуж второй раз и выехала на постоянное место жительства в Израиль. Сын вырос, закончил военное училище и погиб в девяносто пятом под Алхан-Юртом.
В общем, «родственников» на похороны Курьеву пришлось просто нанять в самодеятельном театре при Доме культуры водопроводчиков. Получилось недорого, очень пристойно и благородно.
Тимур Курьев расположился так, чтобы иметь возможность без помех изучать собравшихся. Это было непросто: толпа непрестанно передвигалась, перетекала с места на место, люди в ней тасовались, как карты в колоде умелого шулера.
И все же, Тимур успевал примечать все, что нужно.
Вот сыскари из Невского района. Вот городская прокуратура. Рядышком жмутся несколько депутатов Законодательного собрания и чиновников из Смольного. В конце аллеи, на почтительном расстоянии, переминается с ноги на ногу милицейский наряд.
Отдельно сгруппировались очень серьезные, дорого, но безвкусно одетые дядечки в возрасте и так называемые «правильные пацаны», представляющие криминальный мир города. Среди множества знакомых лично или заочно воров-«законников», «положенцев», «авторитетов», «лидеров», «бригадиров» и просто ветеранов различных группировок, наметанный взгляд Курьева сразу выделил несколько новичков, только что приобщенных или, как говорится, «подтянувшихся» к миру организованной преступности. Тимур нехорошо усмехнулся: люди без будущего, расходный материал…
— Привет!
— Привет.
Мимо Курьева прошмыгнул, озираясь по сторонам, старый знакомый его по имени Алексей и по прозвищу Уж. По христианскому обычаю швырнул горсть земли на крышки гробов, которые уже опустили в могилы — и сразу же растворился в толпе.
Несколько лет назад они с Ужом вместе неплохо потрудились.
Алексей до эпохи всеобщего бандитизма работал в морге. Но вот, изменился мир, изменились экономические условия, и бывший санитар решил переквалифицироваться в кооператора. Надоело Ужу трупы по холодильникам растаскивать, и начал он прятать по этим же холодильникам скоропортящиеся продукты, вроде мясных полуфабрикатов и масла подсолнечного.
Когда Курьев пришел к Алексею с предложением «крыши», тот уже имел приличных размеров офис на улице Зины Портновой, несколько торговых точек в разных районах города и пятьдесят процентов прибыли в небольшом борделе, оформленном, как санаторий. Алексей оказался человеком разумным и не жадным — тем более, что популярную книжку про нравы «бандитского Петербурга» он прочитать успел.
В общем, зажили Куря с Ужом душа в душу. Тимур раз в месяц приходил к нему «за долей малой» и время от времени ездил на стрелки — отпугивал от «своего» барыги случайных «братков» из чужих группировок. А сам Алексей процветал, спокойно и без помех зарабатывая деньги. Дела его пошли в гору не Гусинский с Березовским, конечно, однако сыт, пьян и нос в табаке…
Однако, не даром Алексей получил свое прозвище. В один прекрасный день, набрав разных кредитов и сделав множество личных долгов, он оставил и офис, и бизнес на своего заместителя, а сам исчез, как все думали навсегда.
Курьев начал было активные розыски «соскочившего» бизнесмена, однако получил «сверху» короткий, но недвусмысленный запрет: не дергаться! Пусть, мол, дышит человек спокойно. Ушел — и Бог с ним, вольному воля. Дело-то свое людям оставил… Так впервые Тимур убедился, что правила игры в этом воровском и бандитском мире вовсе не ограничиваются общеизвестными «понятиями».
А ещё через некоторое время узнал Курьев, что никуда Леша Уж по-настоящему и не исчезал, отсиживался здесь же, под Питером. А вскоре на деньги, которые он «скрысил» от друзей и деловых партнеров, открыл в центре города частный и, можно сказать, элитарный клуб для представителей сексуальных меньшинств.