До отхода пассажирского парома «Айслэнд», на котором он собирался отправиться в Швецию, оставалось ещё много времени. Вещи, собранные в дорогу, покоились в небольшом чемодане, в камере хранения Морского вокзала, карман пиджака приятно распрямлял свежей «корочкой» заграничный паспорт, в котором уже стояли необходимые визы.
В специальном поясе, под рубахой, лежали деньги. Немного, но на первое время должно хватить. С матерью Карла уже простился — решил, что заберет её позже, когда обживется и обустроится на новом месте. Жена? Да пес с ней, с этой крашеной стервой… Больше особо печалиться было не о чем. Оставалось только скоротать где-нибудь время до начала регистрации и — адье! Прощай, немытая Россия… Прощай, любимый город, прощайте, воспоминания юности, коммерческие успехи и любовные неудачи.
А заодно уж, прощайте и вы — опер со следователем прокуратуры, тщетно пытающиеся преодолеть наложенное «сверху» табу на раскрытие подлинных обстоятельств трагической смерти некоего гражданина Пиккельмана.
В сущности, Карла вовсе не был уверен в том, что в убийстве старого кладовщика виноват лично он. Ну, подумаешь, наподдал разок-другой ботинком под ребра… Евреи — народ живучий, их и ломом не разу зашибешь.
Однако, некоторые ребята в погонах полагали иначе. Так что, пойди теперь, доказывай, что ты не верблюд, когда тебя уже и в зоопарк засунули, и табличку на клетке повесили, и даже соломки дали. Поэтому, во время задушевной беседы с куратором из «конторы», Ян Карлович не отрицал ничего.
— Ты кашу заварил? — хмурил брови тогда ещё подполковник Бойко.
— Ага, — пустил слюни Карла.
— И перестарался?
— Переборщил немного…
— И что теперь с тобой делать прикажешь?
— Может, отпустите вы меня, товарищ начальник, а? Ведь верой и правдой, столько лет… столько зим. Для общего дела ведь старался — сами же просили Витька подставить… Хотел как лучше!
— Сработало. Отпустили. И даже с документами на выезд помогли.
— Вот Карла и ушел. В дураках ему оставаться было не с руки, изворотливый ум, смекалка и развитый великолепно инстинкт самосохранения не позволяли.
— Ясно же, что это сегодня товарищ начальник добрый. А завтра? Переменится что-нибудь где-нибудь наверху — и все, пожалуйте бриться! Достанут, откуда угодно…
— Нет уж! Нырять, так нырять, — усмехнулся Карла наивности «куратора», и на всякий случай сварганил себе заграничный паспорт на чужое имя.
Разумеется, ни в какую Аргентину он не собирался. Нечего ему там было делать.
А собрался Ян Карлович поступить намного хитрее. И махнуть из Швеции не в Америку или на Гавайи, куда все обычно стремятся, а общедоступную, бестолковую Польшу. К двоюродной тетке с непроизносимой девичьей фамилией, о существовании которой не могла знать ни одна спецслужба.
В последний раз Россию тетушка видела осенью сорок второго года, когда фашистские оккупанты запихнули её, совсем ещё маленькую девочку, в поезд, и отправили батрачить на поля фатерланда. Однако, по назначению эшелон с малолетними узниками так и не прибыл — польские партизаны что-то там в суматохе войны перепутали, и пустили его под откос вместо вражеской живой силы и техники.
Тетушка выжила чудом. Не помня себя выбралась из-под горящих обломков, и после долгих скитаний попала на двор к местным жителям, которые её приютили. Со временем она подросла, напрочь забыла русский язык, после войны вышла замуж и осела в старинном городе Кракове. Мужем её, по странной прихоти судьбы, оказался бывший советский военнопленный, послуживший во время оккупации Польши полицаем — дальний родственник Яна Карловича, так сказать, «нашему забору двоюродный плетень». На Родине он считался геройски погибшим в бою, и по вполне понятным причинам не горел желанием сообщать о себе компетентным органам ни в суровые сталинские годы, ни при развитом социализме эпохи товарища Брежнева.
… Карла замедлил шаг и остановился напротив витрины какого-то магазинчика. Мысли в его голове совершенно перепутались, сплелись в клубок, как несвежая собачья шерсть, и перестали слушаться. Ян Карлович очень устал за последние месяцы. Он даже подумал, что Паше Ройтману сейчас можно бы позавидовать — ну, какой с дурака спрос…
— Я извиняюсь! Не подскажете ли…
— Что? Что такое?
— Не подскажете, как на Второй Муринский пройти?
Перед Яном Карловичем стоял и вежливо улыбался невзрачный мужчина средних лет.