Видок у него был не ахти: помятые, обвисшие брючата, потрепанные штиблеты, в руке — старомодный дермантиновый портфель времен застоя.
— Вы на нем стоите, — довольно сухо ответил Ян Карлович.
— Не может быть, — удивился мужчина. — Это же проспект Шверника?
— Был — Шверника, стал Второй Муринский. Переименовали.
— Надо же… прямо, все вверх тормашками. Сегодня так, завтра — эдак… Свихнулись там, наверху! Уж лучше бы беспризорникам помогали.
— Кому? — Не сразу понял Ян Карлович. — При чем тут беспризорники?
— Ну как это — при чем? Можно сказать, будущее страны, наше будущее…
— А тебе-то до них какое дело? — Карла неожиданно для самого себя перешел в разговоре с собеседником на презрительное «ты». — До страны? До будущего этого сраного — какое тебе дело?
Собеседник даже не возмутился:
— Помилуйте, я же не посторонний какой-нибудь… не малаец, не скандинав. Я родился здесь, я здесь живу. Здесь все предки мои похоронены, в конце концов! Должно же быть у нас, у русских, чувство собственного достоинства? Честь, совесть?
— Совесть? — Повторил зачем-то Ян Карлович. — Совесть…
Он уставился невидящим взглядом на витрину, за стеклом которой слащавая девица — манекен призывала прохожих потратиться на дешевую бижутерию и китайские фотоаппараты:
— Где ты видел-то её, людскую совесть? Обираем друг друга на каждом шагу, всякую дрянь втридорога втюхиваем… Шмотки сплошь бракованные, продукты — тухлятина, лекарства дрянь, даже презервативы с дырками! Где она, совесть?
Ответа Ян Карлович не дождался. Незнакомец исчез, будто и не было его — ни «спасибо» за подсказку, ни «до свидания»…
— Ну? — Неожиданно для самого себя Карла выкрикнул это громко, на всю улицу. — Ну, что? Ур-роды моральные! Где она прячется, совесть нации? Шкурники, мать вашу… лишь бы брюхо набить, денег побольше нахапать — и за бугор. А остальное — зарасти говном! Ни морали, ни идеалов, но все туда же… Совесть? Нет её у меня! Кончилась. Ясно вам? Нету! Я такой же, как все, понятно?
Карла шагнул к шарахнувшимся по сторонам прохожим, вывернул наизнанку карманы, рванул рубаху, и пуще прежнего заорал:
— Смейтесь, сволочи! Развлекайтесь! Добро пожаловать на душевный стриптиз…
Глава 3
— Сначала он служил в войсках Фридриха II Великого, а уж после был пленен и назначен лакеем к самому генерал-фельдмаршалу Апраксину…
— Круто заливаешь, Петрович!
— Ничего я не заливаю, Борюсик, — снисходительно усмехнулся рассказчик. — Говорю, как было. Значит, а к двадцати годам высочайшим соизволением за усердие и смекалку зачислили его в Киевский мушкетерский полк.
— Мужики, давайте работать! — вмешался в разговор третий собеседник. Не ровен час нагрянут, а проходов толковых нет, тумбы не установлены и края…
— Погоди, Славик, — отмахнулся Петрович. — Успеем. Дай я сперва растолкую этому сермяге насчет своих родовых корней, чтобы он, пролетарий потомственный, слюной захлебнулся.
— Да я чего? — Пожал плечами Славик. — Я же за всех пекусь. Не понравится заказчику — и плакали наши башли.
— Ладно, все правильно, — согласился Борюсик. — Но пусть уж Петрович наш потешится на старости лет. Слышишь, Петрович? Ври давай дальше про свое благородное происхождение.
— Я не вру! Я как было рассказываю… Имя пращура моего — Михель. А так как у Апраксина второго лакея так же звали, то к моему прицепилось прозвище Маленький, по-немецки «кляйн». Отсюда и пошла фамилия Кляйнмихель.
— А ты при чем? У тебя-то фамилия Малмишин.
— Эх, ты, — покачал головой Петрович. — Деревня… Малмишин — это же на российский манер фамилия Коляйнмихель! Так сказать, вольный перевод. Дед мой после революции переименовался, от греха подальше. Отец его, прадед мой, при Николае Первом большим вельможей был, графом. Его при дворе за глаза даже «Великим визирем» прозвали. Ох, говорят, и крут был! Генералы трепетали… Один раз даже митрополиту по репе засадил.
— Как это? — Смутился немного верующий Славик.
— Очень просто. Кулачищем — да в нос! Шуму было на весь Петербург. Еле замяли.
— Ну, Петрович, все! — Не выдержал Борис. — Надоело. Я, конечно, понимаю — все теперь в графья лезут, на крайний случай — в простые дворяне. Но сейчас, ваше сиятельство, работать надо! Вот гости прикатят, плеснут тебе водочки, помидорчика маринованного поднесути — и трави им байки, сколько угодно.
— Согласен, — отозвался вместо Петровича Слава. — Борис, как ты думаешь, песка хватит?
— Хватит. Гора приличная, не то, что две — пять могил затрамбовать можно.