Часть третья (Скерцо — менуэт)
9
При каждом возвращении, как только взору открывалась эта бескрайняя холмистая местность, сердце его начинало биться быстрее, кровь играла, бурлила в жилах. Влажный воздух, немного прохладный, приносивший запахи лежалого сена, молока и свежей травы, наполнял легкие. Он вновь встречал — да что говорить, он обнимал — свою родную землю, древнюю и вечно юную Вандею, с ее крепкими деревьями, бесчисленными крестами и часовнями.
Вандея вовсе не та страна, что прельщает, отдаваясь первому встречному. Она не знает прикрас, не бросает влюбленных взглядов, избегает всяческой пышности и роскоши. Прежде всего она полна достоинства и подобна женщине, о которой и сказать ничего определенного нельзя, которая ни безобразна, ни красива, но понемногу захватывает сердце мужчины, и на всю жизнь! Восхищение, что она безотчетно вызывает, не уменьшается с годами, а, напротив, только растет! Как женщины, хорошеющие от любви, становятся столь очаровательны, чего не добьешься искусственными средствами, так и талант любви, там, где не поможет никакой, самый изощренный опыт, держится на непосредственности и свободе и ежедневно убеждает, что надо все более и более дорожить им. И тогда брак по расчету переходит в брак по любви, уважение перевоплощается в небывалую страсть! Любовь — волшебная страна: если ее и покидают, то все равно обязательно к ней возвращаются, возвращаются с постоянством ласточек, спешащих к своему гнезду. Скорее жена, чем любовница, любовь не пленница, она сама берет в плен. Это настоящий праздник души: какое изобилие несравненных даров представляет она любящему, что за цветы, улыбки, фрукты, какую музыку, тонкую и яркую! Весна, лето придают многим провинциям необыкновенную воздушную прелесть, своеобразную мерцающую красоту, когда солнечный свет, прозрачность лазурного неба, контрасты света и тени спорят с хрупкостью и томностью вечеров. Приходит осень, и опьяняющий эстрагал слабеет и умирает, подобно цветам-однодневкам. Но именно в это время, когда природа сменяет зеленое платье и головной убор из белоснежных облаков на одеяние из золота и пурпура и свинцовые тучи, любовь торжествует. В ней словно просыпается аристократизм. Я повторяю: она похожа на женщину, пользующуюся, кажется, лишь незначительным вниманием, но, внезапно, в прелестной полумгле вечера наряжающуюся в роскошные одежды и сразу же затмевающую красоту соперниц и вызывающую всеобщее восхищение. Так цвет травы, опаленной летним зноем, бурная красота дубов, темные тона сосен, наслаиваясь друг на друга, вдруг объединяются в одно неповторимое по красоте целое. Небо светится благородной бледностью. Пурпур и аметисты вечеров, аквамарин и бисер горизонтов, драгоценные камни всех цветов и оттенков начинают сверкать к концу сентября особенно ярко. В деревнях теперь раньше зажигались огни, а вдали звучали последние охотничьи рожки, смешивая свои душераздирающие жалобы с горячностью охотничьего азарта, и их звук, разносясь по полям, уносился в небо. Одновременно с этим в воздухе возникал звук, раздавался какой-то голос, полный нежности и слез, тоски и одновременно радости от завершения дня. Неповторима поэзия осенних сумерек! Свет еще скользит по поверхности земли, листва еще чуть шелестит, птицы собирают свои песни, робко светится множество последних цветов, тихо течет вода, еще чувствуется тепло последнего «прости» Солнца, медовые тени, спускаясь с неба, окрашивают землю, и она начинает что-то шептать, все наполняется гимном, актом веры, псалмами тишины. Душа засыпает с открытыми глазами.
* * *Для господина де Катрелиса Вандея значила очень много; она заменила ему мать, которую он потерял слишком рано. Здесь были его корни, а он был их побегом. Ее соки питали его существо. Отсюда взял он широту своих костей и силу своих мускулов. Серо-голубой цвет его глаз точно повторял цвет неба Вандеи.
Поэтому, возвращаясь в родные края, он чувствовал себя человеком-деревом, несущим на своих руках-ветвях огромный мир птиц-идей. В глубине его души у него, приверженца благородства, было одно лишь смирение. Он достаточно изучал и наблюдал жизнь, чтобы знать, что люди, растения и животные — одно целое, и различаются они только своей формой и плотностью. Он чувствовал, как весной в нем поднимаются соки и как зимой они высыхают. Он видел дальше и слышал лучше, чем многие из ему подобных, и, уступая инстинктам, без всякого страха различал в вещах их сущность. Что такое была «его жизнь»? Он отделил ее от своего существования, ощущал ее действующей самостоятельно, имеющей свои приливы и отливы. В действительности он чувствовал себя не человеком, а братом тому большому старому волку, что пришел в лес Бросельянда, братом этих подстриженных, росших по краям дороги дубов, густых кустов терновника, усыпанного красными чашечками от желудей, и даже, благодаря своей безудержной фантазии, родственным этим меланхолическим облакам, этим небесным озерам и холмам.