Когда под ним резво бежала его любимая великолепная кобыла, а вокруг простирался таинственный и прекрасный лес, все становилось вдруг простым и ясным, как в детстве. Какими же глупыми и неуместными казались тогда все эти копания в себе, в своих чувствах, желаниях и сомнениях! Общество, эпоха отодвигались от него на невероятное расстояние, погружались в бездонную пропасть забвения. Возможно, где-то и существовали города, населенные суетливыми людьми, но очень-очень далеко, в другом каком-то мире. А этот лес возвышался в самом центре мироздания как благодатный остров, чудом сохранившийся среди темного, мрачного океана обыденщины, бесцветного, но опасного моря обманчивого спокойствия. Здесь, под этими величественными деревьями, он не взвешивал больше все свои «за» и «против», не хитрил, не строил никаких планов, а мгновенно принимал решения, с открытым лицом бросался в безумном галопе навстречу опасности, не разбирая дороги — вот это и была для него настоящая жизнь — жестокая игра с преследованием, она же — поиск взаимности в любви, поиск радостный и трепетный.
* * *И волк принял правила игры. Но, Господи, почему он на это пошел? Господин де Катрелис во время кратких передышек не раз спрашивал себя об этом. У волка была, по крайней мере, раз двадцать возможность исчезнуть из вида. Нет, нет, Катрелис не захватил его врасплох в логове. После того, как загрыз Фламбо, волк прыгнул прямо к самой морде Жемчужины и бросил тем самым дерзкий вызов своре. Сначала господин де Катрелис подумал, что волк взбесился. Но больное бешенством животное нападает, не зная никакой меры, и кусает обычно все подряд, даже деревья. Волк же вел себя очень разумно: берег свои силы, бежал, все время удлиняя свой шаг, лишь изредка поворачивая голову, чтобы определить расстояние, отделяющее его от собак. Он очень умело исполнял все маневры, необходимые для того, чтобы сохранить приличное расстояние между собой и своими преследователями. Господин де Катрелис был уверен, что, поступая таким образом, волк прощупывал свору, изучал степень ее реакции и выносливость. По тому, как уверенно он выбирал путь, было совершенно ясно, что лес он знал, как свое логово. Но знал ли он другие края? Какие дороги и тропинки, какие стоянки запечатлелись в его мозгу под его седеющей косматой гривой? Эту седину он нажил где-то очень далеко отсюда.
Охота была, по всем ее общепринятым канонам, в самом разгаре, но для господина де Катрелиса она еще и не начиналась. Еще не настало время пустить в ход всякие хитрости и уловки, как обычные, знакомые любому охотнику, так и другие, более тонкие. На этого матерого разбойника уже охотились, но безрезультатно, без всякого сомнения, он обладает глубоким знанием людей и собак. Некоторое время господин де Катрелис позволял себе только наблюдать за бегом волка, сравнивая его спокойную размеренность с резким броском волка к морде Жемчужины в первые минуты, и в сердце острой иглой начинала шевелиться боль от потери лучшей собаки своры.
* * *Боже, как он бежал! Хладнокровно, уверенно, быстро, но в размеренном ритме, длинная серая спина изящно выгнута, грива развевается на ветру, морда с трепещущими нервно ноздрями задрана кверху. Это был поистине король! И несравненный топограф к тому же! Безошибочно выбирал он нужную тропинку, легко заманивал преследователей в нужное ему, а не им место мудреным виражом, одним прыжком перескакивал через снежные заносы и добивался всего, чего хотел, даже самые опытные собаки выключались одна за другой из игры, скользя по льду или увязая в густом снегу. Ах, как же не хватало сейчас в своре Фламбо! Он один мог разгадать все хитрости волка и повести за собой остальных. Господин де Катрелис скакал вплотную к своре, которая, без его команд, давно наверняка сбилась бы с пути. Он думал с грустной нежностью о своем старом четвероногом друге, так глупо, хотя и с честью, погибшем в зарослях терновника.
Но в конце концов, чтобы не размякнуть, приказывал себе: «Хватит! Выпутаемся и без него. Это займет больше времени, но только и всего!»