Вину за инцидент возложили на Хукам Сингха, не удосужившегося показать рекрутам нужник. Позже он от души взыщет с Ситула за его промах, а сейчас, исполняя приказ караульного, всю группу повел прямиком в пакхану, от вида которой новобранцы засомневались, что когда-нибудь захотят справить нужду.
Над длинными канавами высились помосты с дырами, где на корточках сидели рядком солдаты, точно вороны на веревке. Одуряющая вонь и ритмичные шлепки, доносившиеся из канав, неустанно напоминали о том, что грозит седоку, потерявшему равновесие.
Дома новобранцы нередко испражнялись на свежем воздухе, подставив лица ветерку, и, бывало, на такие посиделки отправлялись вдвоем или втроем, чтобы в случае чего защитить друг друга, но всегда находили какой-нибудь кустик, обеспечивающий уединение.
Рекруты поежились, представив себя в этакой шеренге, но через день-другой обвыклись и быстро усвоили неписаные правила: в утреннем аншлаге определенные места зарезервированы за старшими чинами, а молодежь допускается последней.
На третий день карантина новобранцев навестил сам Бхиро Сингх. Ребята впервые увидели хавильдара в военной форме; кивер делал его выше ростом, эполеты – плечистее, и вообще теперь он казался вдвое крупнее.
Бхиро Сингх отвел их к строению, похожему на контору, и, велев ожидать на веранде, скрылся внутри. Вскоре он вышел и взбеленился, увидев, что новобранцы уселись в теньке. Хавильдар устроил им взбучку, посулив порку, если подобное повторится, – сипай никогда не сядет, не получив на то приказа.
Перепуганные парни вскочили на ноги и замерли по стойке смирно.
Через минуту появился английский офицер с длинной палкой в руке. Ребята еще больше струхнули, решив, что грядет наказание за их провинность. Но палка оказалась мерной рейкой – офицер прошел вдоль строя, удостоверяясь, что все рекруты ростом выше метки.
Кесри не мог оторвать взгляда от гладкого безбородого лица англичанина. Сам-то он холил свои усы, едва они начали пробиваться, и ему казалось невероятным, что кто-то добровольно откажется от такого достояния. Когда настала его очередь пройти измерение, он, вглядевшись, понял, что английская безволосость – отнюдь не природный изъян, но осознанный выбор: щетина на щеках офицера отчетливо свидетельствовала о регулярном бритье.
Покончив с измерением, англичанин сел за стол и, взяв перо, стал писать. Как и другие новобранцы, Кесри был грамотен – умел читать и писал на нагари[34], только медленно и неуверенно. Офицерское же перо так летало, что глаз не успевал за ним следить.
Потом англичанин передал бумагу Бхиро Сингху, и тот повел новобранцев к другому зданию. Кесри, оказавшегося во главе строя, вызвали первым – хавильдар знаком приказал ему следовать за ним, а другим оставаться на месте. Они вошли в комнату, где едко пахло лекарствами. Едва Кесри перешагнул порог, как хавильдар отступил в коридор и затворил дверь, оставив своего подопечного наедине с лекарем-англичанином и двумя женщинами во всем белом.
Лекарь заговорил на хиндустани, приказав новобранцу раздеться – снять не только джаму, но и дхоти с ланготой.
Поначалу Кесри решил, что ослышался. Он не мог и представить, что кому-то взбредет в голову просить его раздеться догола перед посторонними, двое из которых – женщины! Однако лекарь повторил приказ громче и требовательнее, а одна женщина еще и прикрикнула: мол, пошевеливайся.
Кесри вдруг вспомнил остережение отца: кто свяжется с этакой армией, потеряет дхарму. Теперь он осознал истинность этих слов, и его затопило раскаянием, что ослушался родителя.
Мысль об отце промелькнула молнией, а меж тем лекарь шагнул вперед, как будто намереваясь сорвать одежду с неслуха. Решение созрело мгновенно. Кесри метнулся к выходу, распахнул дверь и, проскочив мимо хавильдара с рекрутами, устремился к лагерному базару.
Если затеряюсь в толпе, думал он, удастся сбежать. А там будь что будет! Если что – вернусь домой.
Так быстро он еще не бегал. За спиной слышался голос Бхиро Сингха, но куда там хавильдару его догнать!
Кесри почти достиг цели, когда перед ним возник Хукам Сингх с двумя сипаями. Беглец заметил их слишком поздно, его схватили и пригвоздили к земле. В ушах гудела кровь, однако он расслышал тяжелую поступь хавильдара.
– Харамзада! Бахенчод! – Бхиро Сингх, отдуваясь, сыпал бранью. – Вздумал смыться, ублюдок? Не я ли тебя, мерзавца, ссудил деньгами, да еще целый месяц кормил? А ты, пиздюк, решил, что меня можно обокрасть и дать деру?