Увидев кавалериста, всадник осадил коня и сдернул платок с лица. Кесри узнал знакомого штабного рисалдара[8] и, не теряя времени, спросил о самом главном:
– Почта есть?
– Да, мы привезли три мешка писем, они будут ждать вас в лагере. – Рисалдар скинул с плеча курьерскую сумку и передал ее Кесри: – Вот, необходимо срочно доставить вашему командиру.
Кесри кивнул и развернул коня.
Обычно командир батальона майор Уилсон вместе с другими английскими офицерам ехал в середине колонны. Это означало, что до него добрых мили две, а то и больше, ибо к концу дневного перехода офицеры частенько устраивали себе развлечение в виде скачек или охоты либо просто усаживались в теньке под деревом, вкушая чай и кофе, приготовленные денщиками. Они не спешили, дабы приехать в лагерь, когда для них уже поставят палатки.
Кесри понимал, что отыщет их не сразу, ибо сперва предстояло одолеть против течения весь поток обозников. Едва он развернул коня, как путь ему преградили косари, отвечавшие за фураж для сотен животных, шедших в колонне. Следом двигались установщики палаток и флагов, кашевары с кухонной утварью, носильщики с шестами, переброшенными через плечо, и, конечно, уборщики и водоносы. Далее шагал большой отряд прачек обоего пола в сопровождении осликов, нагруженных тюками с бельем.
Миновав прачек, Кесри придержал коня возле телег баядерок. С их предводительницей Гулаби он давно был в близких отношениях и знал, что она огорчится, если проехать, не перебросившись с ней парой словечек. Но едва он натянул повод, как чья-то цепкая рука ухватилась за его сапог.
– Кесри, сунн! Погоди!
Пагла-баба, нищий аскет, ставший полковым талисманом. Как многие из его братии, он обладал сверхъестественной способностью читать чужие мысли.
– Ка бхайил? Что тебе, Пагла-баба?
– Хамаар баат сун, послушай меня, Кесри. Предрекаю, что нынче ты получишь весть о родных.
– Бхагваан банвале рахас! Благослови тебя Господь! – горячо поблагодарил Кесри.
Пророчество распалило желание поскорее оказаться в лагере, и он забыл о Гулаби. Пришпорив коня, Кесри миновал группу вольнонаемных: брамины, писарь, маркитант-счетовод, толмач каястха[9], служивший переводчиком у офицеров, и полковой казначей, отвечавший за денежное содержание сипаев и оплату аттестатов для их семей. Все они ехали на одной подводе, угощаясь пан-масалой.
Почта была в ведении писаря, именно он раздавал письма сипаям. Придержав коня, Кесри сообщил ему о прибытии курьеров и о том, что рассчитывает получить весточку от родных.
– Отложите мое письмецо, мунши-джи, – сказал он. – Я вас разыщу, как только прибуду в лагерь.
На дороге стало чуть свободнее, и Кесри проскакал мимо телег, на которых орудийные расчеты перевозили полковую артиллерию – разобранные гаубицы, мортиры и легкие пушки. За ними следовали передвижная тюрьма, в которой везли пленных бирманских солдат, и подводы с офицерским провиантом – ящики с консервами, бочонки пива, бутыли с вином и бочки с виски. По пятам двигался полковой лазарет – длинная череда повозок с парусиновым верхом, в которых везли хворых и раненых.
Затем возникло новое препятствие – бредущее стадо коз, овец и бычков, уготованных к офицерскому столу. Погонщики попытались расчистить путь для хавильдара, но тщетно. Чтобы не терять время, Кесри свернул с дороги на пустошь, густо поросшую травой.
Это оказалось верным решением, ибо вскоре он увидел батальонных офицеров-англичан, которые, покинув колонну, направлялись к песчаному взгорку, отделявшему дорогу от реки.
Заметив Кесри, офицеры остановились. Капитан Невилл Ми, адъютант батальонного командира, подъехал к нему, остальные укрылись в тени дерева.
– Вижу, у тебя курьерская сумка, хавильдар?
– Так точно, Ми-саиб.
– Можешь отдать мне. Благодарю. – Адъютант взял сумку и добавил: – Подожди здесь, ты, возможно, еще понадобишься.
Издали Кесри наблюдал за тем, как капитан Ми передает сумку командиру. Майор Уилсон глянул бумаги и хлопнул капитана по спине, видимо поздравляя. Через минуту и другие офицеры пожимали ему руку, восклицая: “Ах ты, везунчик!”
Кесри стало любопытно: неужто капитан получил повышение? Долго же он его ждал – с последнего производства в чин минуло почти десять лет.
Так вышло, что Ми был “дитем” Кесри в том значении слова, какое оно имело в туземном пехотном полку: когда Ми восемнадцатилетним лейтенантом, только что окончившим военную академию в Аддискомбе, прибыл в батальон, Кесри стал его первым денщиком. Он был чуть старше своего командира, но уже прослужил три года, понюхал пороху и считал себя ветераном. Занимаясь “воспитанием” подопечного, Кесри наставлял его в правилах полковой жизни, обучал приемам индийской борьбы кушти, ухаживал за ним в болезнях и приводил в чувство после ночных попоек и карточных игр в офицерском клубе.
9
Каястха – индийская каста, представители которой традиционно работали писцами, архивариусами, хранителями актов и счетов.