Ну, Мишке теперь раздолье…
Было такое ощущение, словно мы попали в самый центр фейерверка. За стеклами иллюминаторов вспыхивали и мелькали бесчисленные яркие искорки - зеленые, синие, ослепительно белые, голубые. Их отблески бегали по нашим лицам, заливая всю кабину каким-то волшебным светом.
- Сколько раз собираюсь захватить с собой мольбертик под воду, специально сделал такой маленький, складной… Но как это передашь на картине? - неожиданно прошептал над самым моим ухом Базанов. - Где взять краски?
Только приглядевшись можно было рассмотреть, что каждая искорка - крошечное живое существо.
Мерцая, как голубые звезды, и извиваясь, проплывали прозрачные гребневики.
Помахивая длинными хвостиками, колыхались в темной воде ночесветки - не то микроскопические животные, не то плавающие растения. И все эти ниточки, комочки, ромбики пылали холодным призрачным огнем, при свете которого в кабине хоть читай.
Но так же внезапно свет за окнами померк.
Мы снова зажгли прожекторы, но в их свете но появлялось ничего интересного. Только изредка сверкала, точно лезвие ножа, одинокая рыбешка.
- Проба взята, - докладывает Михаил. Репродуктор некоторое время молчит, только слышно хриплое старческое дыхание. Наконец начальник экспедиции коротко разрешает:
- Ладно, ищите край желоба и спускайтесь дальше.
- Есть, адмирал! - весело отвечает Базанов, берясь за свой штурвал. Видно, уже заскучал без работы.
3
«18 августа. Глубина 618 метров. Начали дальнейшее погружение над краем глубоководной Курило-Камчатской впадины. Держим постоянную связь с кораблем. С борта командует погружением начальник экспедиции Лобов. Все в порядке».
Я смотрел на эхограф. За стеклом в черной прямоугольной рамке медленно ползла голубоватая бумажная лента. Тонкое стальное перо непрерывно чертило на ней жирную коричневую линию из отдельных косых штришков. Это был профиль дна, проплывающего на огромной глубине под нами.
- Кажется, подходим, - тихо кому-то сказал Лобов в репродукторе, наверное капитану.
Линия дна на ленте все круче загибалась кверху. Местами она прерывалась резкими уступами подводных скал. Значит, подходим к самому краю впадины.
1417 метров. Наступает ответственный миг. Скоро будет обрыв ущелья.
Базанов включил моторы вертикального движения, и спуск наш заметно замедлился.
Теперь нужно не прозевать момент, когда появится дно, чтобы не стукнуться о него слишком сильно. Правда, у нас есть на днище кабины специальный амортизатор, и никакой опасностью такой толчок не грозит. Но, задев донный ил, мы замутим воду. Придется ждать, пока муть осядет, а время терять жалко.
Базанов не отрывался от дрожащей стрелки эхолота, а мы с Михаилом до боли в глазах высматривали дно. Вода переливалась и словно клубилась в лучах прожекторов.
И вдруг в полной, настороженной тишине знакомый хрипловатый голос задумчиво пропел:
Это было до того неожиданно, что мы прямо подскочили на своих местах. Не сразу сообразили: да ведь телефон, связывающий нас с кораблем, включен! А Лобов там задумался, глядя на экран телевизора, забыл обо всем на свете и запел…
Замахав руками на товарищей, с трудом сдерживавших смех, я поскорее выключил телефон. И мы дружно расхохотались.
- Коронный номер: адмирал в роли подводного Соловья-разбойника, - сказал Базанов и тут же схватился за свой штурвал, а мы бросились к иллюминаторам.
Снизу медленно наплывало морское дно, покрытое зеленоватым диатомовым илом…
А вот зияет и темный провал подводного ущелья. Когда мы приблизились и повисли над этой пучиной, сердце невольно забилось сильнее.
Теперь моя очередь.
Крутые скалистые откосы уходили вниз и терялись во мраке. Вид подводных скал был так угрюм и необычен, словно мы попали куда-то на другую планету.
Базанов решительно повернул штурвал, и мы начали спускаться в ущелье…
Наше сегодняшнее погружение - одно из многих исследований, какие ведутся в эти дни по всей планете по плану международных научных работ, получившему название «Проект Верхней Мантии». Всеми способами пытаются геологи узнать, что же скрывается под этой «мантией»: бурят сверхглубокие скважины, устраивают искусственные землетрясения, ныряют на дно океанов, как мы. И кто знает: может, именно образцы, добытые мной сегодня, окажутся особенно интересными и ценными.