— Не имею никакого отношения к твоим бумагам, — произнесла она низким, дрожащим голосом.
— Ты уже говорила об этом, но почему я должен верить тебе?
— Потому, что это правда. — Она взглянула на почерневшие остатки газеты в камине. — И во время нашей совместной жизни ты никогда не верил мне. Так почему сейчас станешь верить?
Ей хотелось произнести эти слова гневно, но вышло грустно.
— Бетани… — Эштон поднял руку, и ей показалось, что ему вздумалось коснуться ее. Но он потянулся за шляпой, лежащей на столе. — Мне надо повидаться с Генри.
Ей бы следовало отказать в просьбе, но она сдержала себя: пусть их, взрослых, разделяет ненависть, но Генри не должен страдать из-за потери отцовской любви.
— Посмотрю, проснулся ли сын.
Через десять минут она с ребенком спустилась в зал, оба тепло одетые — на дворе стоял январский холод. Радость Генри при виде отца разрывала ей сердце — им следовало быть вместе. Всем троим. Бетани отвернулась, стараясь не показать отчаяния, и только плотнее запахнула коричневое пальто.
Когда Эштон взял на руки ребенка, весь его гнев улетучился. Он прижался щекой к ребенку и закрыл глаза, вдыхая сладкий аромат детского тельца. Только любовь наполняла сейчас его сердце.
— Ну вот, — пробормотал он, — сейчас пойдем погуляем, — и быстро взглянул на Бетани, набросившую на голову капюшон. — Зря беспокоишься. Не собираюсь убегать с ребенком.
Щеки ее вспыхнули, что сделало ее неотразимо привлекательной.
— Я не беспокоюсь. Просто решила пойти с вами на прогулку.
Ее присутствие усиливало душевную боль, не оставлявшую его ни на минуту, но возражать не хотелось. Жена прошла мимо и оставила пьянящий аромат жасмина, исходивший от волос. Вроде все изменилось, и в то же время осталось прежним: предательство и недоверие не смогли заглушить светлое чувство, которое много лет назад заставляло его прерывать работу и помогать маленькой девочке из богатой семьи, обделенной родительской любовью, искать пропавшего котенка, выслушивать веселые рассказы, как они с братом-близнецом разыгрывали учителя танцев. И всегда под ледяными сугробами горечи и недоверия скрывалась его нежность, которую он испытывал к той очень ранимой девочке, выросшей под его опекой и покровительством, и ему трудно было это забыть — чувство нежности к ней сохранилось в нем навсегда.
Они шли сквозь тишину зимнего сада. Почти все следы грабежа исчезли: скамейки отремонтированы, кустарник, вытоптанный сапогами грабителей, поправлен. И только один летний домик оставался свидетелем той ночи, как шрам на лице солдата.
Словно зимний призрак, возвышался его остов на краю обрыва, взирая на холодный залив черными стенами, такой же обгорелой крышей и разбитыми окнами, в которых резвился ветер. Эштон украдкой взглянул на Бетани и увидел в выражении ее глаз глубокое возмущение — его охватила злость.
— Неужели ты думаешь, что это моя работа?
— Убеди в обратном, Эштон.
Поколебавшись, он решил рассказать, какое задание выполняли он и Чэпин в те декабрьские дни. Сейчас его признание не сможет причинить никому вреда — Чэпин не нуждается ни в чьей защите, а англичане уже давно оккупировали остров. Он глубоко вздохнул, внезапно почувствовав усталость.
— С Чэпином вдвоем мы плавали на мыс Джудит наблюдать за британским флотом. Когда вернулись на причал, твой друг Дориан схватил нас.
— А кто-нибудь видел вас?
— Никто не может подтвердить этого.
Она вскинула подбородок и внимательно взглянула на него.
— Английская армия не хватает людей, просто плавающих на лодках.
Эштон зло улыбнулся.
— Ты запамятовала свою собственную роль в этом деле — Тэннер заполучил мою записную книжку.
— Только не от меня.
Боже, подумал он, как она упряма.
— А кто же еще мог знать, где хранятся мои личные бумаги?
— Не могу ответить на этот вопрос, — возмущенно сказала она. — Ты должен…
— Поверить тебе? — Эштон рассмеялся так громко, что маленький Генри начал плакать. Отец наклонился и погладил ребенка. — Так же, как и ты веришь мне, любовь моя?
Луч зимнего солнца, пробив облако, в ином свете представил лицо жены: в глубине золотисто-ореховых глаз таилась такая печаль, что ему пришлось отвести взгляд в сторону; его еще больше угнетало утерянное доверие, но не было сил навести мосты через образовавшуюся между ними пропасть.
Чтобы отвлечься от мучительной темы, Эштон стал вглядываться в ребенка — на холодном соленом ветру его пухлые щечки раскраснелись. Бетани, казалось, тоже поняла его мысли, поднялась по ступенькам летнего домика, заглядывая в его мрачную глубину.