— Минуточку, щенок! Мы еще не закончили разговор.
— Нет, закончили, сэр. — Глаза Гарри сузились. — Из него следует только один вывод: вы не уважаете женщину, которая любит меня, поэтому ничего другого не остается, как пресечь всякую вашу попытку помыкать мною. Я уеду, как только поговорю с Бетани.
Ошеломленная услышанным, Бетани нетвердой походкой последовала за братом. Он молча шел по узкой тропинке к летнему домику, мимо пчелиных ульев и голубятен матери. Бетани не отставала от него. Небольшой нарядный домик стоял на высоком восточном берегу острова Эквиднек, откуда виднелись крыши Ньюпорта. Она села на скамейку, глядя сквозь мутное окно на бурные воды залива Наррагансетт, и, посмотрев на брата, заметила его откровенный интерес к ее желтому люстриновому платью, отделанному изящным рюшем и кружевом.
— Ты изменилась. — Знакомая мальчишеская улыбка осветила его лицо. — Я помню тебя худенькой девчонкой-сорванцом с голыми ногами и спутанными волосами.
— Я? Сорванец?
— Не говори, что не помнишь, как мы убегали с уроков в наши потаенные места, где прятались от гувернанток и учителей. Тебе нравилось больше скакать на лошади по зеленым лугам Эквиднека, чем слушать в гостиной фортепьянную игру или разучивать па с учителем танцев.
Она почувствовала, что брату хочется поговорить о прошлом, вспомнить добрые счастливые времена. И хотя ее сердце разрывалось от боли, девушка рассмеялась, вспоминая высокомерного и напыщенного Сильвестра Файна, учителя танцев.
— Мисс Абигайль приручила меня, — призналась Бетани, — хотя в некотором смысле она сделала меня еще более отважной.
Гарри удивленно приподнял брови:
— Значит, слухи о мисс Абигайль Примроуз верны. Обедневшая знатная дама, недавно приехавшая из Англии, не так уж строга.
— Она сквозь пальцы смотрела, как мы читали Локка и Тренчарда, разрешала пропускать уроки вышивания и хороших манер — я никогда не придавала им большого значения. Но ты не думай о ней плохо, Гарри: мисс Абигайль очень дорожит своей репутацией — ее престиж может пострадать, если станет известно, что она позволяет своим ученицам читать Гордона и Като.
— Славные мятежные души. Я рад, что ты училась в ее школе. Ты слишком умна, чтобы терять время на всякие мелочи и великосветские манеры.
Бетани сжала руку брата. Его рука так походила на ее — та же узкая кисть, длинные пальцы, овальные, красивой формы ногти.
— Лучше расскажи, из-за чего произошла ссора.
Его улыбка исчезла, как солнце за облаками. Он провел рукой по волосам.
— Все началось в прошлом году, когда я привез домой Фелицию, чтобы познакомить ее с родителями.
— Ты писал мне о Фелиции. Судя по твоим письмам, она замечательная девушка.
Выражение лица брата смягчилось, он стал похож на прежнего мальчишку, к выражению нежности прибавилось озорство.
— Не просто хорошая. Умная и добрая, а для меня — все. Сначала мать и отец отнеслись к ней хорошо, считая меня слишком молодым, чтобы принимать самостоятельные решения, но скоро им стало понятно, что у меня в отношении Фелиции серьезные намерения. Я собираюсь жениться на ней.
«Жениться». Какое непривычное и удивительное слово. Бетани хорошо понимала, что ей тоже предстоит выйти замуж, но она относилась к этому как к чему-то отдаленному и абстрактному. От слов Гарри ее пробрала холодная дрожь.
Он хмуро смотрел на волны, вздымавшиеся и разбивавшиеся о скалы далеко внизу.
— Мне хотелось дать Фелиции то, чего ей недоставало всю жизнь, но, кажется, сам лишаюсь всего: отец пригрозил, что мне не видать ни единого шиллинга, если мы обвенчаемся.
Бетани почувствовала на губах привкус соленого морского воздуха. Как она скучала по дому, и так много здесь изменилось.
— Не могу себе представить, чтобы отец обошелся с тобой так жестоко. Что он имеет против Фелиции?
— Она католичка, дочь мельника из Провиденса и на несколько лет старше меня.
Бетани непривычно и приятно было осознавать, что брат влюблен, но отношение родителей омрачало.
— А почему тебя исключили?
— Я сжег корабль.
— Что ты сделал?
— В гавани стоял британский корабль «Антониа», его специально пришвартовали в гавани для устрашения американских торговцев. Однажды вечером мы с товарищами слишком много выпили в гостинице «Олд Сабин» и решили, что ему в порту делать нечего. Ночью подгребли к кораблю и подожгли его. Вся команда спаслась, но судно сгорело до самой ватерлинии.
— Боже мой, Гарри. Как ты мог?..
Он жестом остановил ее, продолжая рассказ:
— Помнишь моего слугу Сайкса? Он нашел мои ботинки и одежду, мокрые от морской воды, и представил это как доказательство декану. Меня могли привлечь к суду за предательство, но руководство колледжа не желало скандала. Нет нужды говорить, что Сайкс больше не служит мне.
— О, Гарри…
— Не надо слов, Бетани: понимаю, что поступил глупо. Но уже сыт по горло британскими угрозами. Боже мой, мы же американцы!
— Ты говоришь о наших соотечественниках как о врагах.
— Они могут стать врагами, если Англия будет продолжать предательскую политику в своих собственных колониях. — Гарри всегда отличался пылким и вспыльчивым характером.
— Неужели мой брат мятежник? — мягко произнесла она, беря его за руку.
— Тебя это шокирует?
— Не совсем. Но огорчает. Я, очевидно, соглашусь со словами отца. Ты же англичанин. Независимо от того, говоришь ли это ты сам, или Сэм Адамс[3], или Джеймс Отис, или другие недовольные из Бостона, ты прежде всего англичанин.
— Англия не сделала для меня ничего хорошего. Как и ты, я уже взрослый. У меня своя голова на плечах. Отец не хочет этого понять. Он не одобряет моего решения жениться на Фелиции, поэтому мне следует уехать.
— Гарри…
— Другого выхода нет, Бетани.
— Но что ты будешь делать?
— Женюсь на Фелиции. Будем жить в Бристоле. Судовладелец по фамилии Ходжкисс предложил мне работу — вести его бухгалтерские книги. Не смотри так на меня, Бетани. Все образуется. А когда мы устроимся, ты приедешь к нам в гости.
Они встали, продолжая держаться за руки. У Бетани перехватило горло.
— Обязательно приеду, — проговорила она, смахнув слезу.
Они обнялись. Гарри поправил золотистую прядь ее волос, выбившуюся из прически, и поцеловал в щеку. Нежная и печальная улыбка играла на его губах. В детстве сестра всегда отличалась от него большей смелостью, и обычно брат всегда искал у нее успокоения, попадая в затруднительное положение, так сможет ли сейчас обходиться без ее помощи? Возможно, да, потому что в глубине его глаз угадывалось мужество и твердость убеждений. Бетани смотрела вслед брату, удалявшемуся по тропинке, обсаженной персидской сиренью, и по ее лицу текли слезы. Она расслышала его указания слуге собирать вещи.
На пароходе, плывшем из Нью-Йорка, Бетани вряд ли представляла свой приезд домой таким драматичным. Счастливой встречи не получилось: мать — в слезах, Гарри и отец — в гневных обличениях, а старший брат Вильям — в подпитии. Почувствовав себя одинокой и потерянной, она припомнила то, к чему всегда прибегала, когда с ней случалась какая-то беда. Приподняв юбки, девушка побежала по тропинке через сад в направлении конюшен, находившихся в полумиле от летнего домика.