— А ты сложена почти идеально, — неохотно произнес Эштон. Он рассматривал ее грудь, которая скоро набухнет в ожидании ребенка. Чужого. — Почти, — повторил он и увидел, как она поморщилась, почувствовав гнев в его голосе. — Я думаю, мы оба далеко не идеалы для этого брака.
Она прикусила нижнюю губу, глаза наполнились слезами. Эштон смахнул слезинку, которая, казалось, обожгла ему палец.
— А это совсем ни к чему, чтобы ты плакала в моей постели, — смягчился он и поцеловал. — Мы сегодня много говорили, но мало что сказали. Думаю, пора прекратить разговоры.
Он опустил ее на постель, лаская бедра, доставляя блаженство несопротивляющемуся телу.
Губы Эштона внимательно исследовали каждый изгиб: ее пульс бился в ямочке у основания шеи, совпадая с ритмом его сердца, ощущался вкус росы и цветов, пьянящий гораздо сильнее, чем напитки в «Белой лошади». Лаская ее грудь, он не сдержал тихие стоны желания, вырвавшиеся из груди.
Рука опускалась все ниже и ниже, пробуждая и страсть девушки, она чуть приподняла бедра ему навстречу, но он продолжал начатую игру, едва касаясь ее плоти, возбуждая всю ее легкими прикосновениями. Когда движения ее бедер стали более настойчивыми, его рука опустилась вниз, касаясь и лаская нежную женскую плоть.
Она вся напряглась и попыталась уклониться.
— Эштон!
Он поднял голову и вопросительно взглянул на нее.
— Нет… — голос ее задрожал, его рука продолжала ласкать ее. — Не надо… там, — еле слышно произнесла она, но страстный взгляд говорил иное. — Особенно там, — заверил он ее и стал целовать вторую грудь. Бетани расслабилась и полностью отдалась наслаждению. Ее полное доверие к нему возбуждало Эштона. Ему доставляло радость услаждать ее. Он почувствовал, как соски напряглись под его рукой, тело содрогалось, как и его собственное. Казалось, они оба впервые испытывали такой страстный подъем. Ее глаза сверкали от восторга, когда, очнувшись от его ласк, она приподняла голову и поцеловала мужа в плечо.
— Может быть, мне следует что-то сделать, чтобы… — голос ее дрожал.
Боже, подумал он, неужели она научилась краснеть от желания? Неужели осознает, как это идет ей?
— Чтобы что?
— Доставить тебе удовольствие?
— Я хочу, чтобы ты сама догадалась, — ответил он и поцеловал ее в нос.
— О-о, — чуть слышно выговорила она.
Смущаясь, она стала целовать и гладить его шею, плечи, грудь, а затем бедра. Ее ласки доставляли ему волшебное наслаждение: опытные проститутки и содержательницы таверн давно прискучили ему, — еще никогда и никто не ласкал его так, как Бетани. Когда ее рука интимно коснулась его, он чуть не вскрикнул от испепеляющей острой страсти, бушевавшей в нем. Сводившее с ума желание разрушило стену негодования, которую он старательно воздвигал в себе. Ее губы целовали его, а руки изучающе ласкали тело, доводя до безумной страсти, — девушка становилась то бесстыдной и смелой, то смущенной и стыдливой.
— Бетани, — прошептал Эштон. Она замерла и подняла глаза.
— Что-то не так?
Сквозь туман желания на его лице появилась улыбка.
— Осмелюсь заметить, что ты не совершила ни одного неверного движения.
— Ты выглядишь так, как будто тебе больно.
— Да, мне больно потому, что я сильно хочу тебя.
— И что тогда?
В ответ его тело совершило быстрое движение, он оказался над ней, заглядывая в ее смущенное лицо.
— Тогда мы прекратим эти игры.
Ее руки обвили его шею. Удивление, отразившееся на ее лице, зажгло в нем луч надежды: а вдруг он действительно ошибается и Тэннер не лишил ее невинности?
Все его тело напряглось, он медлил, приходя в ужас от того, что сейчас ему откроется: обесчестила она себя или нет?
— Эштон? — прошептала Бетани. Она нетерпеливо пошевелила бедрами и коснулась его своей плотью, уничтожив все колебания. Он стал неумолимо проникать в нее.
— Приподними бедра, — велел он. Она с готовностью повиновалась, и одним быстрым, но нежным движением он проник в нее, моля Бога, чтобы появилось доказательство ее невинности, но ее плоть не оказала никакого сопротивления — тело с радостью приняло его, восторг окрасил щеки. Она отвечала ему с такой нежностью, что ему стало безразлично, первый он или нет; ритмичными движениями он погружался в благословенную теплоту ее тела со страстью, которая мучила его уже долгие недели. Ее стоны свидетельствовали, что ей хорошо; ее страсть не уступала его собственной — казалось, ее впервые так любили, — на ее лице отражалось удивление; давая волю инстинкту, он чувствовал, что затронул такие ее сокровенные места, которых никто еще не касался.