— Может быть, мне следует что-то сделать, чтобы… — голос ее дрожал.
Боже, подумал он, неужели она научилась краснеть от желания? Неужели осознает, как это идет ей?
— Чтобы что?
— Доставить тебе удовольствие?
— Я хочу, чтобы ты сама догадалась, — ответил он и поцеловал ее в нос.
— О-о, — чуть слышно выговорила она.
Смущаясь, она стала целовать и гладить его шею, плечи, грудь, а затем бедра. Ее ласки доставляли ему волшебное наслаждение: опытные проститутки и содержательницы таверн давно прискучили ему, — еще никогда и никто не ласкал его так, как Бетани. Когда ее рука интимно коснулась его, он чуть не вскрикнул от испепеляющей острой страсти, бушевавшей в нем. Сводившее с ума желание разрушило стену негодования, которую он старательно воздвигал в себе. Ее губы целовали его, а руки изучающе ласкали тело, доводя до безумной страсти, — девушка становилась то бесстыдной и смелой, то смущенной и стыдливой.
— Бетани, — прошептал Эштон. Она замерла и подняла глаза.
— Что-то не так?
Сквозь туман желания на его лице появилась улыбка.
— Осмелюсь заметить, что ты не совершила ни одного неверного движения.
— Ты выглядишь так, как будто тебе больно.
— Да, мне больно потому, что я сильно хочу тебя.
— И что тогда?
В ответ его тело совершило быстрое движение, он оказался над ней, заглядывая в ее смущенное лицо.
— Тогда мы прекратим эти игры.
Ее руки обвили его шею. Удивление, отразившееся на ее лице, зажгло в нем луч надежды: а вдруг он действительно ошибается и Тэннер не лишил ее невинности?
Все его тело напряглось, он медлил, приходя в ужас от того, что сейчас ему откроется: обесчестила она себя или нет?
— Эштон? — прошептала Бетани. Она нетерпеливо пошевелила бедрами и коснулась его своей плотью, уничтожив все колебания. Он стал неумолимо проникать в нее.
— Приподними бедра, — велел он. Она с готовностью повиновалась, и одним быстрым, но нежным движением он проник в нее, моля Бога, чтобы появилось доказательство ее невинности, но ее плоть не оказала никакого сопротивления — тело с радостью приняло его, восторг окрасил щеки. Она отвечала ему с такой нежностью, что ему стало безразлично, первый он или нет; ритмичными движениями он погружался в благословенную теплоту ее тела со страстью, которая мучила его уже долгие недели. Ее стоны свидетельствовали, что ей хорошо; ее страсть не уступала его собственной — казалось, ее впервые так любили, — на ее лице отражалось удивление; давая волю инстинкту, он чувствовал, что затронул такие ее сокровенные места, которых никто еще не касался.
И она шептала ему об этом на ухо, а он испытывал от этого восторг. Ее руки продолжали ласкать его плечи, опускались к бедрам, а затем поднимались и ласкали волосы. Под его ритмическими движениями она как бы расцветала, от нее исходил аромат цветов летнего сада, сладко круживший ему голову. Бетани в экстазе извивалась под ним. Никогда еще Эштон не испытывал ничего подобного — она шептала, что любит его, он почти верил ей. Его страсть отвечала ее страсти — и наконец достигла завершения. Эштон неохотно оторвался от нее и откинулся на подушку, устраиваясь рядом с ней на узкой постели.
Бетани положила голову на его плечо, ее теплое дыхание согревало его кожу. Лучше бы она не была такой покорной и такой нежной — даже аромат жасмина, исходивший от ее волос, снова возбуждал его. Сдавленное проклятие — красноречивый жест собственной слабости — сорвалось с его губ; она вся напряглась, с тревогой взглянув на него.
— Эштон, я не так вела себя? Разочаровала тебя в каком-то смысле?
Он заставил ее замолчать, коснувшись пальцами губ.
— Тише. — Неужели она не понимает, что с ним сделала? — В течение одного дня ты спасла меня от виселицы, женила на себе, разозлила отца, чем заставила его превратить меня в крепостного слугу. — Его пальцы опустились к ее груди. — Но сегодня ночью ты заставила меня забыть обо всем этом.
Его ласковые прикосновения мгновенно вызвали в ней ответное чувство.
— Правда?
— Да, и самым восхитительным образом.
Она почувствовала себя смелой, обретя уверенность, удовлетворяя ненасытную юность. Эштон овладел ею во второй раз, подумав, что хотя Дориан… но лучшее досталось ему.
Ни единая мысль еще не волновала ее, пробудившуюся ото сна, — только ощущение теплоты руки Эштона, незнакомый и возбуждающий запах его тела, твердость мускулов. Сладко потянувшись, Бетани ступней погладила его ногу; взгляд скользил по груди мужа, поднимавшейся и опускавшейся в ритме глубокого сна; его рука расслабленно лежала на ее плече, загорелые пальцы казались особенно темными по сравнению с ее светлой кожей. Воспоминания о прошедшей ночи вернулись к ней. Эти грубоватые пальцы научили ее тому, чего она никогда не знала, воспламенив неведомые ранее чувства. Высвободив руку из-под простыни, она погладила его мускулистый торс; тело мужа возбуждало ее: прошедшая ночь оставила в ее теле сладкую боль, и снова появилось желание испытать ее в полной мере. Он пошевелился, пробуждаясь от ее прикосновений. Бетани приподнялась на локте и с улыбкой наблюдала, как приоткрываются его веки. Его рука потянулась к ее подбородку.
— Научись заворачивать и продавать эту улыбку, — произнес он хриплым ото сна голосом, — и ты станешь очень богатой женщиной.
— Я уже богатая женщина.
Его охватила дрожь.
— Не собираюсь оспаривать, что ты женщина. — Свои слова Эштон подтвердил поцелуем, пробудившим в ней острые желания, жаждавшие удовлетворения, — она стала ласкать его; ее руки, несмотря на неопытность, знали, как доставить ему наслаждение; его тело пробудилось так стремительно, что у нее голова закружилась от ощущения собственной власти; с ее губ сорвался стон, когда жар его желания успокоил ее боль и прогнал опасение, что ее стоны могут быть услышаны в конюшнях, — все исчезло, ей лишь хотелось проводить в его объятиях долгие часы. Но он быстро поцеловал ее и поднялся из постели. Казалось, его мысли заняты чем-то другим.
— Останься, — умоляюще просила она, намереваясь продлить его прикосновения. — Еще только начало рассветать.
Натянув бриджи, он взглянул на нее через плечо.
— У рабочего человека нет времени прохлаждаться в постели.
Его слова больно резанули ей слух, напомнив, что она вышла замуж за человека, который не может позволить себе подниматься тогда, когда хочет. Она поспешно встала и принялась одеваться.
Эштон плеснул воду из таза на лицо и грудь, капли воды расплескались по завиткам волос груди, остановившись у кожаного ремня брюк. Бетани украдкой наблюдала, как он надел через голову рубашку, мускулы играли на его груди; затем натянул чулки и сапоги, рубашку перепоясал шерстяным витым поясом — обычный процесс умывания и одевания показался ей замысловатым и чарующим танцем. Выражение ее лица рассмешило его.
— Вы удивлены, миссис Маркхэм?
Щеки ее вспыхнули.
— Для меня это все так ново.
Губы его крепко сжались, на подбородке появилась соблазнительная ямочка.
— Замужество скоро покажется тебе очень утомительным.
— Ты хочешь заставить меня пожалеть о содеянном, — неожиданно резко выпалила она. — Но я не пожалею, а намерена и стану тебе хорошей женой.
Губы его дрогнули, но он не улыбнулся.
— В самом деле? Ну что ж, очень хорошо. Мне предстоит долгий рабочий день. Для начала следовало бы позавтракать.
Уловив вызов в его глазах, Бетани расправила плечи и прошагала мимо него на кухню. Чувствуя на себе его взгляд, взяла наполненный еще вчера чайник и поверила его над очагом, затем расшевелила угли и добавила дров. Поднявшаяся зола попала на рукав чистого платья и даже в нос, вызвав непроизвольное чихание. Ее нервы напряглись, она побежала в кладовую, открыла и заглянула туда, не зная, что делать дальше.