Она закончила уборку на кухне и молча смотрела на деревянное корыто и поднимающийся пар над водой.
— Я еще так мало знаю об обязанностях жены.
Эштон остановился перед ней, вместо гнева испытывая к ней глубокую нежность и понимание. Можно ли ее обвинять за то, что произошло: молодая, одинокая, покинутая мужчиной, лишившим ее невинности и оставившим с ребенком, — всего этого вполне достаточно, чтобы напугать любую женщину и вынудить ее совершить отчаянные поступки. Его рука коснулась ее талии и потянула за ленточки фартука.
— Никогда не был горничной у леди, но тоже желаю научиться.
Она ахнула от неожиданности и задрожала, когда его пальцы от талии поднялись к вырезу платья, ловко расстегивая попадавшиеся на пути пуговицы. Боже, как его возбуждала ее красота. Раздевая ее, он с трудом боролся с охватившим все его тело желанием, затем подал ей руку, чтобы не оступилась в корыте. Ей пришлось поджать колени, иначе невозможно было уместиться в импровизированной ванне. Как ему хотелось, чтобы корыто было побольше и вмещало его тоже, хотелось омыть ее плечи, руки, грудь, бедра, дрожащие под его взглядом. Моясь в корыте, Бетани смущалась, словно невинная девушка, — пришлось напомнить себе, что его жена — далеко не невинный ребенок. Оставив ее мыться и ополаскивать волосы, Эштон принялся подметать пол на кухне. Закончив мытье, Бетани обернула свое стройное тело полотенцем. Ему стоило немало усилий, чтобы сдержать себя, не последовать за ней в спальню. Эштон быстро помылся. Пламя желания охватило его, когда в рот попало немного воды, которая, казалось, источала запах Бетани. Направляясь в спальню, он буквально сгорал от нетерпения. Эштон приблизился к постели и охватил взглядом лежащее стройное тело — ожидание стало совсем нестерпимым. Он опустился рядом с ней, жадно целуя, касаясь сквозь тонкую рубашку ее груди. Она вздохнула, прижимаясь к нему, но это не был вздох любви — Бетани спала глубоким сном. Эштон грустно улыбнулся и крепко сжал зубы, подавляя страсть, охватившую все тело, и наконец уснул рядом с женой.
Глава 8
Бетани, лежа в постели с широко раскрытыми глазами, рассматривала грубый потолок из досок, будто читала самую заветную книгу в своей жизни, то улыбаясь, то дрожа: седьмая неделя замужества все расставила по своим местам — кажется, она беременна.
В этом предположении не было ошибки: на четвертой неделе ее удивила появившаяся необъяснимая одышка и необычная чувствительность груди; на пятой — тошнота и, самое главное, исчезнувшие месячные, наступавшие прежде, как по расписанию.
Да, удивляться нечему, решила она и, неохотно поднявшись с постели, умылась над тазом с водой. Дни замужества проходили в тяжком труде, нередко омрачались плохим настроением Эштона, и только ночи скрашивали все — они занимались любовью часто и бурно, что помогало забывать и резкость мужа, и неодобрение родителей, и собственное чувство вины за такой неординарный способ их женитьбы.
Днем иногда в их отношениях появлялись раздражение и недомолвки, но по ночам воцарялась безумная страсть и удовлетворение всех желаний, о которых никогда не говорилось вслух; утро начиналось с напряженного ожидания, что сулит им очередной день, а вечера приносили предчувствие блаженства и успокоения. В их первую ночь Эштон заметил, что их брак не может быть идеальным, и это так и случилось: полное понимание и совместимость, которые они испытывали на узкой скрипучей кровати, исчезали, хотя и не надолго, когда возникали неожиданные жизненные повороты.
Повседневное хлопчатобумажное платье Бетани все еще подчеркивало стройность ее талии, хотя грудь уже немного пополнела, — изменения в фигуре стали заметнее еще и потому, что она перестала носить корсет, мешавший в работе.
Появившийся волчий аппетит утолить было нечем, кроме кукурузного хлеба и бекона, поджаренных мужем на завтрак, — но ее тут же вырвало, в желудке остались неприятные ощущения, сердце защемило, и она решила найти Эштона, чтобы переговорить с ним.
Выйдя из дому, Бетани столкнулась с Дорианом Тэннером, появившимся совсем с другой стороны в своем великолепно сидевшем на нем красном мундире. Его губы гневно сжались, впервые за все время их знакомства он грубо схватил ее за руку.
— Я вернулся с задания, надеясь, что меня ждет невеста, а вместо этого узнаю, что вы — жена другого человека.
Она посмотрела на его наманикюренные пальцы, впившиеся ей в кисть.
— Отпустите меня.
— Жду объяснения: вы были со мной неразлучны в течение нескольких недель, Бетани.
Она опустила глаза.
— Извините, что ввела вас в заблуждение, совсем не хотела этого, но вы неправильно истолковали нашу дружбу.
— А о чем ином можно было думать? Вы нарушили клятву…
— Простите, но мое сердце всегда принадлежало этому человеку.
Бетани опустила ресницы — ей и в голову не приходило причинить боль кому-то другому: стараясь вызвать ревность Эштона, она даже не думала, что Дориан влюбится в нее. Мимолетно взглянув на его почти классически совершенное лицо, она, к своему изумлению, разглядела в нем не боль, а гнев.
— Простите, Дориан. Я вела себя слишком эгоистично.
— Простить ничего не стоит, моя дорогая, но есть условие: не забыть вот об этом, — он, схватив ее за плечи, притянул к себе и впился в ее губы жестким поцелуем. Бетани протестовала, вскрикнула, пытаясь освободиться из его крепких объятий, тем более что исходивший от него сладковатый и резкий запах цветочной пудры еще больше усилил чувство приближающейся тошноты.
Послышались мягкие шаги, и две сильные руки оттолкнули их друг от друга. Споткнувшись, она с изумлением увидела Эштона, стоящего на тропинке, и подбегавшего следом Глэдстоуна. Муж смерил холодным взглядом сначала Дориана, затем ее, и словно острыми иголками пронзил ее сердце.
— Когда вы закончите любезничать с моей женой, — произнес он голосом, разящим, как рапира, — я хотел бы поговорить с ней, — и быстро удалился, оставив после себя ледяной холод, хотя стоял теплый осенний день. Чуть не падая, Бетани бросилась за мужем, ей удалось догнать его у дверей их дома; окликнув его, она поняла — их отделил друг от друга огромный айсберг.
— Ты вернешься к родителям, — очень спокойно произнес он. — Не позволю развлекаться со своим любовником в моем доме.
Она чуть не лишилась дыхания, как будто он нанес ей удар в живот.
— Он не любовник.
— Ты же не назовешь меня лжецом после того, что я видел своими глазами.
— Это было совсем не то, о чем ты думаешь: у меня с Дорианом состоялся разговор… Он меня неправильно понял и разозлился…
Эштон зло рассмеялся.
— Это понятно по его поцелую.
— … разозлился, потому что я вышла за тебя замуж.
Ярость отразилась на лице Эштона. — Ты совершила непростительную ошибку: он — более подходящий для тебя муж.
— Я не стану больше с ним встречаться и разговаривать.
— Твои обещания уже ничего не значат.
— А я, Эштон? — Слезы зазвучали в ее голосе. — Тоже ничего для тебя не значу?
Его глаза сузились в холодные голубые льдинки.
— Ты для меня — все: семь лет работы подневольным на твоего отца; тяжкий груз на всю мою жизнь; и наконец, еще два дополнительных рта, которые нужно кормить, хотя я и не хотел этого.
— Что? — Кровь отлила от ее щек, а рука невольно коснулась живота. — Как ты узнал о ребенке?
— Неужели ты меня считаешь глухим и слепым? Ты помчалась за мной в Бристоль, потому что забеременела и хотела поделиться со мной своим горем, заявив перед военным судом, что ждешь ребенка.
Бетани чуть покачнулась и ухватилась рукой за забор, увитый диким виноградом. Она безмолвно открывала рот, не в силах произнести ни звука, — только протестующие тихие рыдания вырвались у нее из груди: значит, он считает, что во время суда она уже была беременной, и, конечно, развлекалась с англичанином. В ее сердце вспыхнула надежда: как только ему все станет известно, он, естественно, простит ее, и это станет для них новым началом. Бетани смело встретила его взгляд.