А потом стальная полоса, как курьерский поезд, вылетает на просторный приёмный рольганг и, попав в высокие фонтаны воды, затихает, чистая и гладкая.
Звенит звонок: идёт новый лист!
И вдали уже слышатся глухие удары…
Ни Андрюши, ни Афони нигде не было.
Отца на домне девочка нашла не сразу. Она думала его встретить на литейном дворе, а он, оказывается, как обер-мастер руководил кладкой горна — основной части печи, в которой перед выпуском кипит расплавленный чугун.
Поднявшись по железной лесенке до небольшого круглого отверстия — единственного входа в горн, — Майка заглянула в него.
Внизу, в полутёмном горне, словно в огромной бочке, горели электрические лампочки.
— Папа! — крикнула девочка. — Можно к тебе? Принимай гостей!
— Это кто? Майка? — услыхала она голос отца, но его самого не увидела. — Ты подожди, сюда не лазай! Я сам к тебе приду!
«А чего ждать?» — подумала Майка и, взяв в зубы сумку с плюшками, вползла на четвереньках в отверстие.
Десять каменщиков выкладывали огнеупором стальные стены горна. Они бережно со всех сторон осматривали и ощупывали каждый кирпич, чтобы на нём не было никаких выщерблин, а затем, окунув в раствор, притирали его к толстой кладке.
За ними наблюдали три контролёра во главе с обер-мастером. У них в руках чернели стальные ножи — щупы — толщиной в миллиметр.
Контролёры и отец беспрестанно ругались с каменщиками.
— И как кладёшь, бессовестный! — говорил отец и тыкал нож в шов между кирпичами. — Сколько раз говорил, чтоб зазор был в миллиметр, а ты?!
— Миллиметр и есть! — Каменщик своим щупом проверял зазор.
— Да где же есть, когда тут хоть в карете проезжай!
— Ох, и дотошный ты, Иван Васильевич! Так нехорошо, этак нехорошо… Я уж на совесть кладу, а ты измучил прямо!
— Ты мучеником не прикидывайся, а клади, как велят. Чтоб ни одна капля чугуна не просочилась! Ведь полторы тысячи градусов здесь будет! Тебе-то что: выложил — и ушёл, а мне работать на печи. Ну, выдержит твоя кладка пять лет?
— Выдержит! — уверенно отвечал каменщик. Майка дёрнула отца за рукав.
— Пап, а я здесь! — задорно улыбнулась она. — Я тебе плюшек принесла, твоих любимых. Будешь есть?
— Ах ты, хозяйка, плюшек принесла? Зачем же ты лезла сюда? А вдруг бы с лестницы упала?
Отец присел на кирпичи, обнял Майку. Она прижалась к нему и зашептала:
— Пап, а что ты с каменщиками ругаешься? Они плохие, да?
— Нет, они здорово кладут, точно, — тихо сказал отец. — Это я их для видимости ругаю. Надо, чтоб в кладке совсем комар носа не подточил. Тебе же в наследство домну делаю… Эй, Полещук! — добродушно крикнул он каменщику. — Иди сюда, перекусим!
Полещук, долговязый человек средних лет, заросший щетиной, подошёл, вытирая о фартук руки. Как-то смешно вытянув губы, он укусил плюшку и задвигал челюстями.
— Дочка? — кивнул он на Майку.
— Дочка, — ответил отец. — Лучше не надо! Я за её спиной, как в санатории живу…
Майка посидела немного у отца, а затем, чтобы не мешать взрослым, опять на четвереньках выбралась из горна.
Майка подходила к своему дому и вдруг увидела на крыльце Витаху и Миколку. Они о чём-то спорили и подталкивали друг друга к дверям.
Заметив девочку, они расступились и молча пропустили ее в дом.
«К кому они пришли?» — заволновалась Майка.
Она быстро взбежала к себе на второй этаж, открыла комнату и кинулась к подоконнику. Он как раз находился над крыльцом.
— Ну, иди первый, — говорил Миколка.
— Нет, ты иди, — возражал Витаха. — У меня рубашка вот рваная…
— А может, совсем не пойдём? Вдруг на его мамашу нарвёмся?
— Идти надо. Только в какой он комнате живёт? И не у кого спросить!
— А ты чего же не спросил у этой девчонки? Она-то ведь твоя знакомая…