Она представила себе прокатный цех, домну, много работающих людей, то есть всё то, что она видела сегодня, и тут же вообразила какого-то человека, который в грязной спецовке лежит на койке и покуривает.
Майка усмехнулась: «стройка — койка», а потом вдруг зашептала:
— Кругом в цехах работает народ… Подходит. Если ты пришёл на стройку… Если ты… И если ты хочешь помочь стройке… С утра… С утра…
Последние строки родились внезапно. Майка вскочила с постели и записала в тетрадку:
Девочка прошлась по комнате и продекламировала стихи в полный голое. Они ей понравились. Нужно было продолжать.
В это время в комнату заглянул Андрюша.
— Майка, — радостно сказал он, — смотри, что я тебе принёс!
Он развернул бумажку, и стеклянная звёздочка радужно сверкнула.
— Это тебе от Афони и от меня!
— Ты откуда её взял? — хмуро спросила Майка.
— Купил, — сорвалось у Андрюши.
— На те десять рублей, которые вы выпросили у жены инвалида?
— Откуда ты знаешь?
— Знаю вот! Значит, на те десять рублей? Благородный поступок!
— А тебе какое дело, на какие деньги я купил? Я тебе дарю, и всё.
— А я не хочу от тебя такого подарка! У меня был Витаха, и он мне всё рассказал.
У Андрюши задрожали губы, и он сел на стул. «Вот, говорил я Афоне!»
— Зачем вы сказали, что вы Витахины приятели? — продолжала Майка. Лицо у неё было строгое. — Теперь вы не только себя, но и Витаху опозорили! Надо сейчас же отдать деньги.
— Нету больше денег, — тупо вертя в руках брошку, сказал Андрюша. — А Витаха что — хочет рассказать об этом папе?
— Нет, хуже, — сказала Майка, — он тебя выгонит из пионеров.
— А как же он выгонит? Я же не здесь учусь.
— Ну и что же? — ответила Майка. — Он напишет письмо в Москву, в твою школу, а там тебя обсудят и выгонят.
Андрюше стало страшно. Это походило на правду. Майка говорила какими-то железными словами. Нет, пионерский галстук для Андрюши был дорог. Отец — коммунист, а как же его выгонят из пионеров?
— И ты не могла заступиться за меня? — спросил он.
— А что я могла сказать, когда он на меня тоже наступал! И он был прав. Ты помнишь могилу около мартеновского цеха? Там написано, что похоронен Грицай…
— Ну?! — Андрюша вспомнил. Он даже вспомнил, что тогда удивлялся, почему Грицай не Герой Советского Союза.
— Оказывается, знаешь, кто это? Витахин отец. Он на заводе работал и погиб за него. А Витаха его дело продолжает, тоже трудится. Понял? А ты что с Афоней продолжаешь? Ты курортник! И правильно тебя так прозвали.
— Сама ты курортница! — разозлился Андрюша. — Чего ты меня воспитываешь! — И тут же ему подумалось: «И как это я не мог остановить Афоню…»
— Ну и что же! Я была курортницей, а теперь не буду.
— А что сделаешь?
— К Витахе пойду!
— Ты ему уже сказала об этом?
— Сегодня не сказала, а скажу.
— Значит, с нами больше не дружишь?
— Нет.
— Ну и ладно, не заплачем. А ты знаешь кто? Ты предательница! И я у тебя больше не буду обедать.
Андрюша вскочил со стула и, не глядя на Майку, вышел в коридор. И, как ему ни жалко было, он бросил брошку на пол и ударил по ней ногой.
Стекло под ботинком хрустнуло.
Андрюша злился на самого себя.
Отпирая свою комнату, он обнаружил в замочной скважине телеграмму:
«Приехала Москву делаю ремонт квартиры целую своих детей.
Мама».
У Андрюши кольнуло под сердцем. Ему стало очень горько. Как плохо, что рядом с ним нет сейчас родной, любимой мамы!
Глава XII. Письмо
«Серёжа, что же ты не пишешь? Как проводишь лето? Я провожу хорошо. У нас уже яблоки продаются. Они, правда, ещё не совсем спелые, но вкусные. Говорят, в этом году урожай. Наш завод в выходные дни ездит по колхозам и помогает колхозникам. Я не поехал и жалею. Один мой приятель, Афоня, ездил и на корове катался.
Серёжа, ты, наверное, скучаешь в Перловке? А я не скучаю. Тут я дерусь с одними мальчишками. Они воображают из себя и хотят на меня заявление в школу написать. Чтоб из пионеров выгнать. Ты только об этом никому не говори. Я хочу с тобой посоветоваться. Могут ли они меня выгнать, когда не я, а Афоня взял у одной тётки десятку за работу?
Я думаю, не могут. Я же хороший ученик считаюсь, а от общественной работы не отговаривался.