А в другой раз на самолет сел сам метеоролог и дрожащим от холода голосом сообщал по радио: «Высота четыре с половиной тысячи метров, температура девять градусов мороза».
На земле в это время было тридцать градусов жары.
На аэростате
Серебряная оболочка аэростата медленно падала, как гигантский, еще не успевший полностью раскрыться парашют.
В синем, словно на плакатах, небе сверкающая нить стального троса вычерчивала падающую кривую.
— Что это? — обеспокоенно спросил мой спутник, прижимая к себе маленькую радиостанцию.
В это время мы въезжали в расположение воздухоплавательной части.
— Ничего особенного, — пояснил пилот. — Обыкновенный привязной аэростат. Слишком высоко подняли, вот он и лопнул. Но вы не тревожьтесь. Мы вас поднимем на другом.
Надо признаться, что моего товарища, который должен был подниматься на аэростате, это заявление не очень успокоило. Но все же он поднялся с радиостанцией, а с другой я отправился на машине.
Отъехав немного в сторону, спрашиваю по радио у «аэронавта»:
— Как ты себя чувствуешь?
— Как на пароходе. Во время качки такое же бывает.
— Ничего, потерпи для науки. Долго там сидеть не придется. Скоро приедем.
Мы должны были проверить дальность действия радиостанции в зависимости от высоты подъема. Машина шла хорошей проселочной дорогой, через лес, деревню, поле, потом снова через лес и луга.
Вот уже проехали пять километров. Все еще слышно хорошо. Проехали десять — слышимость не меняется. На пятнадцатом километре громкость уже заметно слабеет.
Передаем в микрофон:
— Попросите поднять выше. Проверим, как изменится слышимость.
— Как же мы можем попросить? — отвечают с аэростата. — Внизу нет приемника.
Пробовали кричать — ничего не получается.
— Но вы их видите?
— Конечно, видим! Но не слышим.
— А нас видите?
— На таком расстоянии?
— Смотрите лучше. Поворот реки заметен?
— Песчаная коса?
— Угадали. Здесь мы и стоим. Вы с нами разговариваете на расстоянии в пятнадцать километров.
Пришлось возвращаться обратно.
Подъезжая к месту, где расположились воздухоплаватели, в кронах кудрявых деревьев мы увидели блестящую лысину нового аэростата.
Это уже не колбаса, а шар; он слегка покачивался под напором ветра.
— Что же так рано? А говорили, километров на тридцать будет слышно! — обратился к нам командир части.
— Поднимите аэростат повыше. Пятисот метров маловато.
— Пожалуйста. Хоть три тысячи. Вот, кстати, сейчас аэростат отправляется в свободный полет. Одного пассажира можно захватить.
— Что ж, полетим. Только батарей не хватит.
— Да полет тренировочный, ненадолго. К вечеру где-нибудь сядете.
— То есть, простите… Как — где-нибудь? Например, здесь недалеко Московское море. Место для посадки не очень удобное.
— Всякое бывает. Это уж зависит от пилота.
На борту корзины закрепили маленькую радиостанцию. Пока пристраивались, настраивались, договаривались, прошло немало времени.
Оглянувшись по сторонам, я вдруг увидел, что мы уже летим. Наш серебряный шар поднялся совсем бесшумно. Сквозь дымку горячего воздуха, поднимающегося от земли, видны были луга, полосой нержавеющей стали блестела на солнце река.
По зеленой панели радиостанции от ручки реостата до ручки настройки ползет обыкновенный муравей, возможно первый из всех муравьев, поднявшихся на высоту в восемьсот метров.
— Сообщите высоту! — врывается в уши голос земли.
— Восемьсот метров. Будьте на приеме.
Выбрасываем балласт. Легкий толчок — и мы взлетаем еще выше. По земле бегут длинные тени. Опушка леса кажется краем зубчатой синей горы.
Солнце садится. Становится холоднее, и нас здорово снижает. Смотрим на карту.
Уже пролетели больше двадцати пяти километров. Высота девятьсот метров.
Результаты испытаний вполне удовлетворительны. При самой маленькой мощности получена хорошая дальность.
Теперь пора и снижаться. Но прежде чем сесть, я договариваюсь с землей, чтобы там замечали, как будет падать громкость и на какой высоте они нас услышат в последний раз. Это важный опыт, так как можно составить очень интересные кривые.
Пилот занимается своим делом. Наверху что-то свистит, видимо газ выходит из клапана. Спускаемся всё ниже и ниже.