– Просто спрашивай как есть, Лакспер, – сказала она тихо, но уверенно, и я перестала задумываться над формулировками.
– Мужчина в плаще, назвавший себя Черным Дроздом, почему ты сказала ему исцелить меня? Он же козел.
Ну да, наверное, нельзя так грубо говорить с богиней, но я должна была знать. Я чуть приподняла голову, чтобы увидеть ее лицо.
Ее глаза были закрыты, словно она глубоко задумалась.
– Он, как и ты, мое дитя. Он служит мне по-особенному, хотя ты не сможешь понять его роль, пока не дойдешь до конца своего пути. Нужно соблюдать баланс. Для всего хорошего должно быть и плохое, – последовала тяжёлая пауза, пока она глубоко вздохнула. – А сейчас я попрошу тебя ещё об одном, о задании, которому, я знаю, ты воспротивишься. О задании, о котором ты, вероятно, уже догадалась.
Я вздрогнула от страха. Ее слов хватило, чтобы довести меня до грани и поднять новый вихрь вопросов.
– Я твоя слуга, – прошептала я.
– Ты останешься в Шахте и спасёшь огненных змей.
– А почему ты сама не остановишь Фиаметту? Что я могу сделать такого, что будет лучше, от того, если сама явишься к ней и поставишь на место?
Её губы изогнулись в лёгкой усмешке, она присела рядом со мной на колени и потянулась ко мне.
– Дитя, есть правила, определяющие порядок в мире, правила даже для таких, как я. Мой консорт объявил правило, когда попытался воздействовать на события, – она прикоснулась к зубу грифона, висевшему у меня на шее, – и однажды ему придется ответить за это. Помни то, что я сказала, что бы ни случилось. Правила созданы, чтобы защитить тебя, обезопасить и уберечь твою душу.
Я не смогла сдержать вздоха.
– Короче говоря, ты имеешь в виду, что не можешь остановить Фиаметту?
– Верно. Правила и свобода воли идут рука об руку с начала времен, – она встала одним плавным движением, словно никогда и не сидела рядом со мной. – Спаси огненных змей, Лакспер. Это то, чего я жду от тебя, сделав так, ты спасёшь множество жизней.
Богиня-мать положила руку мне на спину и, выдыхая, издала звук, похожий на стон от боли.
– Тебя не должны были наказывать, но я не могу обратить время вспять. Мы все совершаем ошибки, Лакспер. Даже я.
Она проследовала пальцами по углублениям и неровностям ран, и я смогла увидеть свою спину, как на картине. Она была практически полностью повреждена, мышцы и связки прожжены и разорваны, местами проглядывал позвоночник. Человек в плаще, Черный Дрозд – хотя я сомневалась, что это его настоящее имя – мог исцелить мою спину, но, как сказал он сам, нельзя исцелить то, чего не осталось.
Её пальцы касались моей кожи, словно танцующие бабочки.
– Спаси огненных змей, и я всё исправлю.
У меня просто челюсть отвалилась, и снова во мне забурлил гнев, как вьющаяся лоза, у которой никак нельзя вырвать все корни, не важно, как глубоко ты будешь копать. Такие лозы всегда найдут новое место, чтобы взойти.
– Сначала исцели меня, – сказала я, не опуская глаз.
Богиня-мать уставилась на меня, ее глаза не выдали ничего, но в тоне чувствовалось больше, чем просто гнев:
– Это не торги, дитя.
– Но я думаю, что они самые. Кто ещё у тебя есть в Шахте с достаточной силой, чтобы остановить Фиаметту?
Часть меня с трудом понимала, зачем я сейчас препиралась.
Богиня-мать сделала шаг назад.
– Ты переходишь черту между повиновением и неприкрытым вызовом. Это не та грань, на которой ты сможешь балансировать долго, так что тебе придется решить, одна ли ты из моих детей, или ты относишься к числу изгнанных.
– Я ясно поняла угрозу. Делай, как она сказала, или тебя выгонят умирать в одиночестве. Я склонила голову, но ничего не сказала.
На меня накатила дремота, унося в страну грез и кошмаров. Богиня-мать ушла, и я обнаружила, что стою на коленях и заново переживаю наказание лавовой плетью, пока она прожигает мою спину. Я резко проснулась, и кто-то погладил меня по волосам.
– Тише, Ларк. Всё уже закончилось.
Голос Эша унял мой страх, и я снова положила голову на кровать. Он одной рукой обнял меня за талию и прижал к себе. Тепло его тела проникло в мое, успокоив боль и оставшееся напряжение в мышцах.
Я свернулась в его объятиях и зарылась лицом ему в шею, вдохнув запах. Мягкое пушистое тельце лежало на моей шее. Пета опустила голову и сказала:
– Спи, Ларк. Спи, и завтра утром мы уйдем.
Но уйду ли я? Или сделаю, как приказала Богиня-мать? Мысли путались, а тело сжималось и подёргивалось, когда я уснула беспокойным сном. Неподчинение означает, что я брошу огненных змей сражаться в одиночку. Вспомнились глаза Шрама, их мягкое аметистовое сияние.
Утро наступило довольно быстро, мерцающий свет, льющийся из отражающих тоннелей, вывел меня из оцепенения. Словно плавающие по воздуху пылинки, до меня доносились голоса. Голос Смоук был таким же хриплым, но в нем слышалась боль.
– Мне плевать. Просто... он не мог исчезнуть. Не мог. Он был моим сыном. Она взвыла, и я уже была готова пойти к ней не раздумывая. Эш лежал рядом, скинул с меня простыню и ахнул.
– Ларк, твоя спина.
– Знаю, похоже на тоннели червей и гусиное дерьмо.
– Вовсе нет, сказал он.
Он взял меня за руку, не давая уйти. За ту руку, которая была обожжена. Ожог сошел почти полностью, а на его месте осталось тату. Лоза насыщенного зелёного цвета с фиолетовыми шипами обвивала предплечье.
– Твоя спина такая же, как и прежде, – сказал он.
Богиня-мать всё-таки исцелила меня. Я закрыла глаза и прошептала ей слова благодарности.
Ещё один вскрик Смоук вернул меня к настоящему моменту.
Я споткнулась из-за того, что мои ноги с трудом могли согнуться. Как долго я пролежала в отключке? Я думала, что прошел всего лишь день, но в последний раз, когда я себя чувствовала подобным образом, я проспала неделю, пока проходила испытание у Богини-матери.
Гостиная освещалась мягким сиянием свечей, их свет мерцал на мрачных лицах. Бранд сидел рядом со Смоук и крепко обнимал ее, а по его собственному лицу текли слезы. Двое старших сыновей, Страйкер и его брат Кано, стояли у дальней стены, и их лица тоже были мокрыми от слез, а грудные клетки судорожно вздымались.
Страйкер шагнул вперёд.
– Мама, я не знал, никто из нас не знал.
Бранд встал, когда Смоук протянула руку к старшему сыну и прижала к себе.
– Я знаю, это не твоя вина. Богиня-мать отвернулась от нашего народа.
Меня шокировали ее слова, и мне пришлось прикусить язык, чтобы не задать, готовый сорваться с языка, вопрос: "Где Тиндер? Где маленький мальчик с озорными глазами и яркой индивидуальностью? Тот, у которого никогда не иссякал поток вопросов?"
Я ахнула, когда до меня дошло. Не имело значения как, но я поняла... Тиндера больше нет. Бранд взглянул на меня мельком, и в его глазах не было ни капли злобы.
– Вы можете идти, Терралинги. Фиаметта объявила, что вас никто не держит.
Он опустил глаза и крепче обнял жену. Я шагнула вперёд и села на колени перед Смоук. Она проявила ко мне доброту, одна из немногих в Шахте.
– Смоук.
Её глаза скользнули по мне, серые центры радужек, напоминающие о ее имени, были омыты слезами.
– Здесь для тебя небезопасно, Ларк.
Я покачала головой.
– Похоже, для вас здесь тоже небезопасно. Как это случилось?
– Я же сказал, – Бранд схватил меня за руку и поднял на ноги, – ты можешь уходить. Тебе этого недостаточно?
Я не отпрянула, а наоборот придвинулась ближе.
– Скажи, что случилось. Может быть, я смогу помочь.
Эш испустил тихий стон.
– Снова начинается Глубина.
Я недовольно взглянула на Эша, и он больше ничего не добавил. Бранд сжал мои руки сильнее, и на какое-то мгновение давление на мои предплечья достигло такой силы, что я подумала, что мне придется отступить, потому что он прямо таки вдавил сухожилия в кости.
– Мы пошли поплавать в Шахте, – нарушил тишину Страйкер.
Бранд отпустил меня, и его рука безвольно повисла. Страйкер подошёл к Смоук и обнял ее, поддерживая ее настолько же, насколько и она поддерживала его. Его юное тело дрожало от челюстей и до коленей.