Избушка была прочная, выдержавшая не одну непогоду, дождь, снег и ветер, устоявшая под напором ураганов и грозовых разрядов. Крытая болотной осокой в несколько слоев, она могла ещё простоять не один десяток лет.
Войдя в избушку, Одноглазый, как старший, распорядился:
— Колесо, в лес… с ним, — он указал на Изота, — по дрова. Да присматривай за ним, как бы не убёг.
— От меня не убежит, — самодовольно осклабился Колесо, поглаживая рукоять ножа, заткнутого за пояс.
— Кучер! — крикнул Одноглазый толстяку, застрявшему в сенях.
— Я здесь, — подошёл к нему Кучер.
— Свежуй зайца! А то совсем застынет.
— Я только собрался ободрать его.
Обязанности были распределены. Одноглазый отдавал распоряжения, как генерал своим полковникам, чётко, с сознанием своего старшинства, которого никто не оспаривал. Сам занялся растопкой печи.
В лесу, окружавшем избушку, было много сушняку, в основном ольхи. Не надо было иметь топора, чтобы набрать целый воз дров. Подгнившую сушину валили от руки и ломали на дрова нужного размера, ударяя по стволу крепкого дерева. Собирая сушняк, Изот наблюдал за Колесом, а тот, в свою, очередь, не спускал глаз с пленника.
Они натаскали в сторожку большую гору дров, которых должно было хватить на всю ночь. В завершение работы Колесо срубил несколько берёзок и разрубил на поленья, приказав Изоту отнести их в сени.
Кучер за это время освежевал зайца, выпотрошил его и повесил на сучок.
— Ужин готов, — весело сказал он, глядя на висевшую тушку зверька и вытирая нож о штанину. — Знатная еда будет.
Он довольно потирал руки, предвкушая сытный ужин. Мало-помалу и обида на атамана за то, что он отобрал тёплую одежду у собрата заглохла, а то, что старший обещал распорядиться вечером и согревающим, совсем обдало его сердце елеем.
Тех припасов, что они захватили с собой, идя к скиту, видимо, было недостаточно, и они кончились, поэтому разбойники были голодны. Изот видел, какими глазами смотрел на зайца Колесо, как глотал слюни Кучер. Да у него самого подводило живот при мысли о еде.
Когда они возвратились в избушку, в печи весело пылал огонь. Одноглазый восседал за столом в позе человека, завершившего дневную работу и теперь отдыхающего. Он разделся, оставшись в одной посконной рубахе, подпоясанной узким ремешком.
Разбойники хотели сварить похлёбку, но посуды в сторожке не нашлось, и они решили зажарить зайца прямо на угольях. Можно было использовать для варки зайца котелок, но он был мал, и в него Колесо набил снегу, чтобы вскипятить воды.
Пока жарилась зайчатина, Одноглазый достал из котомки плоскую бутыль в футляре из бересты. Разбойники невесть откуда вытащили туески. Атаман взболтнул содержимое фляжки. В ней громко булькнуло.
— Кучер, — обратился он к толстяку, подсевшему к столу, — ты заслужил — подставляй посуду. А то ждёшь и думаешь, как бы мимо не пронесли.
— Это мы завсегда. — Кучер подставил туесок. — Горько пить вино, а обнесут горчее того.
— Да ты не пьешь, — рассмеялся Колесо, — а только за ворот льешь.
— Он закаялся пить, — сказал Одноглазый, — от Вознесенья до поднесенья.
— Будто сами без греха, — отозвался ничуть не обескураженный и не обиженный Кучер, поднося туесок к губам и боясь пролить хотя бы каплю.
Зайчатина поджарилась, и разбойники с жадностью набросились на неё. Зубами разрывали сухожилия, обсасывали косточки. Изот прилёг на нары и отвернулся.
— Иди пожуй! — услышал он голос Одноглазого и сначала не понял, что тот зовёт его. — Иди, чего отвернулся? Без еды, пожалуй, не дотянешь и до большака.
В другое время Изот отказался бы от пищи, принятой из рук ночных татей, но он не ел со вчерашнего вечера, если не считать трёх обломанных сухарей, которые ему дал Кучер, и он принял кусок зайчатины, поданный ему Одноглазым на конце ножа.
— Я б ему и полсухаря не дал, — пробурчал Колесо, наблюдая эту сцену. — Кормить чужака, когда у самих запасов нету…
— Не гладь коня рукою, а гладь мешком, — нравоучительно проронил атаман и так пронзил сотоварища взглядом своего страшного глаза, что тот поперхнулся, прикусил язык и больше не произнёс во время еды ни слова, размеренно двигая челюстями, прожёвывая очередной кусок.
В печи жарко пылал огонь, и в сторожке потеплело. В трубе подвывал ветер — метель все-таки началась. Углы тонули во мраке, свет исходил только от ярко горевшей печи, прорываясь в помещение через незакрытое заслонкой устье.
Разбойники, насытившись и попив с сухарями кипятку, молчали, погрузившись в сладкую истому. Колесо прилёг на лавку и смотрел в потолок, Кучер хотел было чинить дырявый сапог, но отложил его в сторону и тоже задумался. Одноглазый сидел мрачный во власти тайной думы.