«А как же старец Кирилл? — подумалось Изоту в эту минуту. — Он же немощен и болен… Что с ним? Кто поможет ему?»
Девяностодвухлетний старец Кирилл обитал в отдельной келье, к которой также вёл крытый переход. Постами и молитвами готовил себя к уходу в мир иной. Отошедший от дел скита, он не потерял уважения в общине. Слово его всегда воспринималось с большим послушанием и почтением, к его советам прибегали в горестные минуты, его назидания и поучения старались выполнять, проявляя этим нескрываемую любовь к старцу. Он ещё помнил те годы, когда община жила в мире и дружбе, не было стяжательства и откровенного зла, лихоимства, поругания дедовских заповедей, когда все жили вместе, творя общие дела, получая общую заботу и равное отношение к себе. Теперь под наплывом мирской жизни, усугубился отток молодежи из скита за корыстным рублём.
Для Изота Кирилл значил больше, чем для остальных обитателей скита. Когда-то старец теплом души своей пригрел мальчишку-сироту, заботился о нём, хотя в скиту не бросали на произвол судьбы осиротевших детей, но сердцем чувствовал Изот, что Кирилл благоволит к нему больше, нежели к остальным детям, а потом и вообще взял на своё воспитание и содержание. Сам он никогда не имел семьи и всю нерастраченную любовь выплеснул на Изота. Мальчишка тоже привязался к наставнику и другу и эту привязанность сохранил на всю жизнь. Поэтому хуже огня жгла сердце мысль, что старец погиб в своей келье и не смог Изот ему закрыть глаза, отправляя в последний путь.
Изот бросился в переход, откуда можно было пройти к старцу, но отпрянул: потолочные балки были обрушены, их чёрные бока объял пламень — выход был закрыт огнём. А в его келье загорелся подоконник, полыхали ставни, языки пламени облизывали косяки, подбираясь к матице, помещение наполнялось густым дымом, от которого становилось трудно дышать, першило в горле, слезились глаза.
Сорвав со стены висевший на гвозде кафтан, сунув ноги в сапоги, Изот выскочил в сени и открыл дверь в чулан, из которого ходил в погреба и амбары. И здесь с двух сторон бушевал огонь, обугливая карнизы и подстропильные брёвна. Как порох горел иссохший от времени мох в пазах, коробились тесовые ставни — всё трещало, гудело, и огненный вал накатывался, как волна, с рёвом и шумом.
Изот тронул карман кафтана — в нём ли ключи от клетей, каморок, погребов и подвалов? Ключи слабо звякнули. Слава Богу, хоть ключи на месте!
Изоту полсотни лет. Чёрная с проседью борода, белое лицо, крепкие плечи, шея, руки. В молодости по силе не было ему равных в скиту. Один таскал брёвна по настилу на строящиеся кельи, одной рукой вбрасывал на плечи четырехпудовые мешки с зерном, а застрявшую телегу из глубокой колеи выталкивал лёгким усилием. Своим усердием, молитвами, послушанием и тщанием, с которым относился к любому делу, кое ему поручалось, снискал уважение в среде скитников и был поставлен келарем — старшим по хозяйственному чину. Он распоряжался общим имуществом и всеми запасами продовольствия. Но в скиту звали его не иначе как ключником.
Он перекрестился, прошептал: «Господи, помилуй! Спаси и сохрани чада своя от смерти!» Натянул кафтан поглубже на голову, чтобы уберечься от огня и дыма, и вошёл в чулан. Это был единственный путь спасения: через объятые пламенем брёвна вниз, в подземелье.
Жар обступил его. Сквозь рассохшиеся и прогоревшие брёвна на потолке сыпались искры и падали капли расплавленной смолы. Наощупь нашёл и толкнул дверцу, ведшую в погреба, и очутился в узком подземном тамбуре. Здесь было темно, и не ощущался испепеляющий жар огня.
Изот сбросил задымившийся кафтан на пол, затоптал языки горевшей смолы, протёр слезившиеся от дыма глаза. Здесь у него в углу в небольшой нише были сложены свечи. Пошарив рукой, достал несколько штук, сунул за пазуху, нашёл кресало, кремень, коробочку с трутом. Высек огонь, зажёг свечу. Узкий тамбур, скреплённый с боков дубовыми стойками, скудно осветился. Но света было достаточно, чтобы видеть под ногами. Стал спускаться по широким ступенькам, выложенным небольшими круглыми окатышами. Отодвинул засов ещё одной двери и очутился в низком помещении.
Это был один из погребов. У стен стояли кадки и бочки с запасами, что приготовили себе скитники на зиму. Под потолком висели пучки чеснока, лука, разных кореньев, позволяющих отогнать немоготу и хворь в свирепую зимнюю стужу.