Провка огляделся, подошёл к двери также заколоченной, подобрал валявшийся обломок слеги, просунул под крест-накрест прибитые слеги и оторвал их. Толкнул дверь и ступил в мрак.
Спросил дрожащим голосом:
— Кто тут есть?
В ответ раздалось нечленораздельное мычание. Когда глаза привыкли к темноте, Пров увидел в углу на ворохе старых щепок, принесенных для растопки печки, и гнилой травы человека, лежащего в позе, словно у него не было рук. Подойдя ближе и уже не боясь разглядел человека со связанными руками и ногами. Рядом валялся холщёвый мешок. Во рту была тряпка. Глаза были открыты.
Пров приблизился к нему и вытащил кляп изо рта. Человек прокашлялся и, сплюнув, спросил:
— Ты кто?
— Я Пров.
— А меня Изотом кличут. Что ты здесь делаешь?
— Ничего, — замялся Пров. Он не знал, что ответить. — За углём пришел.
Изот сначала подумал, что вошедший из той же шайки, которая привезла его и бросила здесь и, наверное, разбойники передумали, и послали его порешить скитника. Однако посмотрев на Провку, услышав его ответ, понял, что он не разбойник. Но спросил:
— За каким углём.
— Углежоги работали, остался уголёк-то. Вот я малость и хотел забрать его. Он ничейный уголёк-то… — как бы оправдываясь, сказал он, чтобы не уличил лежащий человек в воровстве.
— Развяжи меня, — попросил Изот. Он перевернулся на живот, показывая связанные руки.
Пров с трудом развязал верёвки, отметив про себя, что мужчина был грузен. На его больших руках остались ссадины от пут. Мужчина потёр руки, стал снимать путы с ног.
— Ты здесь один? — спросил он своего спасителя.
— Один. А что?
— Я спервоначалу подумал, что ты из той шайки, которая меня бросила здесь. Пришёл меня кончать.
— Здесь никого больше нету.
— Уехали, знать. Привезли меня связанного, бросили в этой лачуге и уехали.
— За что ж тебя, горемычного, оставили на погибель? — У Провки шевельнулось в душе сомнение, а не тать ли это какой, почему здесь связанный лежит. Может, душегубец какой. Но внимательней присмотревшись к человеку, определил, что не похож он на кровопивца.
— Не знаю, хотя догадываюсь. Ночь я в холоде провёл. Вчера они меня связанного, с мешком на голове привезли сюда и бросили.
— А кто это «они»?
Пров стал проявлять любопытство. Этот громадный человек не казался ему вором или каторжником, ни беглым каким, с кем можно было поступать, как со злодеем. Он являл собой вполне нормального человека, из-за прихоти каких-то людей оказавшийся в лесу в худой хижине. Что же он сделал такого, что с ним так поступили.
— Кто они, спрашиваешь? — поднял на него глаза Изот. — Подручные Пестуна. Не знаешь такого?
— Как не знать. Он двор постоялый держит. Я подрабатывал у него.
— Вот его люди меня сюда и привезли.
— Лихие люди.
— И ты о них слыхал?
— Как не слыхать. Я, чай, из города.
Пров перестал бояться мужчину и рассказал, что привело его в лес.
— Пойдём отсюда, — сказал Изот, потирая ноги, просовывая руки в голенища, и с трудом поднялся с щепок.
Пров подставил ему плечо, видя как громадного мужчину шатает, как былинку.
— И сколько же ты в этой лачуге обретался, со вчерашнего дня? — спросил он Изота, дожидаясь пока тот, держась рукой о балясину, вдоволь надышится свежим воздухом на крылечке.
— Полтора суток, — ответил Изот.
Пров порылся в кармане, вытащил маленький обломок сухаря, протянул Изоту:
— На, пожуй. А то с голодухи слышно, как у тебя в животе бурчит..
— Благодарствую, — ответил Изот, не отказываясь от скудной подачки.
Пров замолчал, о чём-то думая про себя. Наконец спросил:
— Они не вернутся?
— Не думаю. Они оставили меня здесь, чтоб я сдох. Но всё равно надо уходить отсюда.
— Непременно надо давать ноги, — подтвердил и Пров.
Он взвалил на плечи мешок с углём.
— Вот уголёк продам на базаре, гостинца дочке куплю. Так мне Настёну жалко. Одна она у меня… Жена та от чахотки померла, царство ей небесное. Вот с дочкой и коротаем век, недоедаем, недопиваем.
— Я это знаю, что такое голодать, — сказал Изот и вспомнил своё житье с младенцем в сожжённом скиту.