Любой вирусолог, которому удалось бы выжить после краха «ВириВака», никому и ничем не поможет. «Пылающий Меч» стремителен и смертоносен, слишком стремителен и слишком смертоносен, чтобы ему противостоять. Скоро все то, что известно вирусологам, не будет стоить и ломаного гроша.
Садоводы, как называли себя Дети Эдема, умрут, причастившись ритуальной водой во время праздника Субботы; умрут быстро и страшно, но безболезненно. Так, во всяком случае, Ангел говорил Ходжу. Холокауст[5] Садоводов обеспечит должное отвлечение внимания общественности, пока «Пылающий Меч» будет постепенно поражать клиники, церкви, лагеря беженцев, кафетерии и авиалинии по всему свету. Самым медленным воздействием обладали вирусные агенты, внедренные в церковные облатки — им требовалось до двадцати четырех часов, чтобы достигнуть критической массы.
Ходж неоднократно задавался вопросом о неминуемом загрязнении огромных территорий миллиардами разлагающихся трупов, но Ангел уверил его, что со временем земля самоочистится. Ходжу было жаль домашних животных, которые будут голодать в своих загонах; его также беспокоила такая возможность: а не расплодятся ли в неимоверных количествах насекомые-паразиты, и прочая мерзкая живность? Эзра Ходж ненавидел грызунов всех видов, а в особенности крыс. Он спрашивал Ангела Мишве, нельзя ли уничтожить и этих тварей, однако Новый Пророк Апокалипсиса ответил Эзре Невидимому, что из всех творений Господа только погрязшие в грехах создания, именуемые людьми, вызвали гнев Господень и будут поражены его карающей десницей. Так что крыс «Пылающий Меч» пощадит.
Ходжу приходилось признавать возможность того, что ему самому не доведется увидеть этого, но вера его была столь сильна, что порой он не жалел даже себя, гордясь такой важной ролью, отведенной ему в Божественном плане… И все же, представив себе, как его собственная плоть оплывает с размягчившихся костей и превращается в отвратительно пахнущую лужу слизи, вспыхивающую голубым пламенем, Эзра Невидимый ощутил, как по телу пробежали мурашки.
Ходж энергично мотнул головой, отгоняя от себя кошмарное видение, и щелкнул тумблером на своей консоли, включая систему кабельной телесвязи. Всего за два часа после взрыва Ходж со своими помощниками переоборудовал личные апартаменты посла в новый командный центр посольства. Никто даже не поблагодарил его, но Ходжу было на это наплевать; он получил возможность установить подслушивающие и подсматривающие устройства и теперь мог наблюдать за происходящими там событиями непосредственно из своего офиса.
Небольшой экран на пульте засветился картинкой внутреннего вида аварийного центра, в котором на данный момент находилась довольно многочисленная группа людей. Ходжа интересовала прежде всего женщина — Нэнси Бартлетт, дочь Государственного Секретаря Соединенных Штатов… и мать новой Евы.
Нэнси Бартлетт стояла за письменным столом посла США в Конфедерации Коста-Брава, ожидая, пока техник подготовит линию спутниковой связи для разговора с Вашингтоном, федеральный округ Колумбия. Веки голубых глаз Нэнси были красными — то ли от рыданий, то ли от дыма; женщина оперлась ладонями о столешницу в очевидной попытке совладать с дрожью в пальцах. Электронный хронометр на консоли впереди нее подал звуковой сигнал — восемнадцать ноль-ноль по местному времени.
— Миссис Бартлетт, — сказал техник, — есть связь с Государственным Секретарем.
Нэнси слегка пригладила свои растрепанные светлые волосы. Ходж предположил, что она намеренно не почистила после взрыва свой светло-синий костюм, испачканный гипсовой пылью, чтобы предстать перед отцом в таком вот виде. Нэнси Бартлетт приготовилась использовать для возвращения своей дочери весь арсенал женских эмоций. Ходж даже почувствовал по отношению к ней некоторую жалость и подумал, что она, возможно, немного успокоилась бы, узнав о том, что ее дочь выбрана — нет, создана — для роли новой Евы.
Впрочем, это не имеет значения. Бартлетт — католичка; после Пасхальной мессы она недолго проживет.
Зажегся большой экран на противоположной от Нэнси стене, на котором появился Госсекретарь — мертвенно-бледный и изможденный.
— Как постарел, — непроизвольно прошептала Нэнси.
Ходж точно знал, что Нэнси не разговаривала с отцом с того самого времени, когда почти два месяца назад убили ее мужа. Он достаточно тщательно изучал семью Бартлеттов, и ему было известно, что, по мнению Секретаря, Ред Бартлетт фактически украл его дочь и увез ее к черту на кулички. Однако теперь старик не одобрял и поведения дочери, которая, как он считал, предала и своего отца, и свою родину, оставшись после смерти мужа в Коста-Брава.