Проводил сегодняшнюю необыкновенно мрачную пасхальную мессу по поручению офиса архиепископа отец Фри. Отец Фри был другом ее бывшего мужа на протяжении более двадцати лет, и недобрые чувства, испытываемые Грейс по отношению к Рико, распространялись и на священника. Кроме того, будучи разведенной, Грейс не могла рассчитывать на то, что католическая церковь с готовностью позволит ей вернуться в свое лоно.
Грейс гордилась своей подругой Нэнси столь же сильно, как ненавидела своего бывшего супруга. Подавленные воспоминания Нэнси, сдерживаемые до последнего времени «блокировкой памяти», прорвали заслон после похищения детей и просмотра видеозаписи всех этих горящих человеческих тел в «ВириВаке». Накачанная снотворным — самостоятельно Нэнси, конечно, не смогла бы и глаз сомкнуть — на следующее утро она все же сумела, несмотря на трясущиеся руки, вести посольский лимузин, на котором они с Грейс приехали в аэропорт повидаться с детьми, когда тех выпустили из изоляторов. Мертвенная бледность и бивший ее озноб не помешали трогательному воссоединению Нэнси с Соней, которую она родила и вырастила, и которая, как оказалось, приходилась ей не дочерью в полном смысле этого слова, но лишь генетическим двойником, клоном.
Грейс согласилась с Нэнси насчет того, что детям не следует знать всей правды о смерти Реда Бартлетта; они уже и без того подверглись сильнейшему эмоциональному шоку…
Раздумья Грейс вновь прервались воем сирен, донесшимся снаружи, со стороны городского центра.
«Что-то весьма серьезное происходит, — подумала Грейс. — С самого утра такой переполох».
Информация о «ВириВаке» всколыхнула гражданскую войну между католиками и Детьми Эдема, двухдневную кровавую баню, которая, как надеялась Грейс, закончится теперь, когда Гарсия ушел в отставку. Посольство ожидало определенных осложнений ситуации, хотя и не таких трагических, поскольку временное правительство не успело должным образом обезопасить себя, да и лояльность к нему армии оставалась пока под вопросом. Пожары пылали по всей Ла-Либертад, но больше всего пострадали отдаленные районы, населенные преимущественно Садоводами. По городу поползли слухи о том, что католическое подполье сводит счеты с Детьми Эдема за двадцать лет генетического манипулирования человеческим материалом. Грейс окинула взглядом испуганную толпу, сгрудившуюся внутри церкви с обшитыми деревянными рейками стенами.
«Неужели они способны на такое? Вряд ли. Но если не они, тогда кто?»
Посол Симпсон высказал предположение, что Садоводы сами устроили «поджог Рейхстага», дабы подбить своих приверженцев на выступления против католиков. Но, как бы ни ненавидела Грейс Садоводов, она отказывалась верить в то, что они способны пожертвовать столь огромным количеством своих людей ради достижения сиюминутных политических целей.
Сведения о растаявших людях просочились в средства массовой информации, и видеозаписи этой трагедии транслировались по телеканалам всего мира. Согласно еще одному слуху, «ВириВак» использовал в своих разработках Простодушных, и это, по мнению Грейс, весьма соответствовало истине. Садоводы не «разводили» детей с синдромом Дауна, но они явно стремились собрать их всех под свое крыло.
В последнее время в Коста-Брава значительно увеличилось число католических супружеских пар, страдающих бесплодием, и теперь уже никто не сомневался, кто повинен в этом проклятии — конечно же, Садоводы. Но, с другой стороны, за прошедшую ночь дотла сгорело несколько десятков Садоводческих домов-интернатов для дефективных детей, и Грейс Толедо молилась за бедных, до смерти перепуганных Простодушных, которые погибли в этих пожарах. Кое-кто предполагал, что это — хорошо скоординированная серия террористических акций, но пока что ни одна экстремистская группировка не взяла на себя ответственность за такую массовую диверсию. Противопожарная служба Коста-Брава реагировала на эпидемию возгораний с подозрительной медлительностью, в ряде случаев вообще игнорируя вызовы на места. Грейс настораживало еще и то, что пожарные в большинстве своем исповедовали католицизм.
Грейс склонила голову, заслышав колокольный звон, возвестивший о начале Великого Таинства и напугавший Нэнси Бартлетт. До нынешнего дня Грейс считала себя католичкой скорее с политической точки зрения, нежели с религиозной, чем-то вроде лишней галочки в списках переписи населения, указывающих на растущее влияние Садоводов, но сегодня она желала большего и сожалела, что не может получить причастие вместе с остальными верующими, хотя священник отправил общее отпущение грехов для своей паствы. Будучи по-прежнему верующей, Грейс состояла в разводе с мужем, а таинство епитимьи не распространялось на разведенных, так что сейчас она не смела надеяться на более тесные узы с церковью.