Он говорил это в большом зале дворца, перед блистательным двором, стоя непреклонной фигурой в простоте белого полотняного одеяния и чисто выбритой головы. Царь, сидя рядом со своей царицей на возвышении среди разнаряженной толпы придворных, молча смотрел на жреца. Тутанхатон уже не был ребенком, но не стал еще и мужчиной: мальчик, превращающийся в юношу, с лицом, подобным маске из золота, прекрасным и непроницаемым. Но царь пока не умел управлять своими глазами, и когда он переводил взгляд со жреца на сопровождавших его, в них сверкал острый ум.
По большей части просителям отвечала Анхесенпаатон или господин Аи в звании регента. Но сегодня царица молчала, сидя в напряжении — от злости или от безразличия, — Нофрет, стоявшая рядом в толпе служанок, не могла определить.
Господин Аи пошевелился, как будто собираясь заговорить. Царь поднял руку, приказывая ему оставаться на месте.
Тутанхатон наклонился вперед и опустил посох и плеть, которые держал крест-накрест, как подобает царю. Он положил посох на колени и поигрывал хвостами плети, пропуская их между пальцами. Они были драгоценные и с виду бесполезные, все в золоте и лазурите, но Нофрет подозревала, что ими можно нанести весьма болезненный удар, прежде чем камушки рассыплются.
Царь прекрасно это знал и не был склонен к лишним разговорам.
— Я редко бывал там, — сказал он, — хотя много путешествовал по Двум Царствам.
— Повсюду, кроме Фив, — заметил жрец.
— Фивы не рады нам. Там пытались убить моего брата. Могу ли я быть уверен, что так не попытаются убить меня?
— Фивы будут рады тебе, во имя Амона.
Царь снова сел. Может быть, он о чем-то раздумывал, может быть, и нет. Немного погодя он заговорил снова:
— Предположим, я сделаю так, как вы просите. А вы что сделаете для меня?
— Мы будем служить тебе, — ответил жрец.
— И запретите проклинать меня? Какая милость. — Тутанхатон перестал играть плетью. — А если я откажусь?
— Это твое право. Можешь оставаться здесь, в пустом городе, где остались только придворные и их рабы. Или возвращайся в город, который живет так же, как жил тысячи и тысячи лет.
— Я помню, — заметил Тутанхатон, — как мы покидали Фивы, опасаясь, что нас убьют.
— Твой брат был проклят, — возразил жрец. — А ты — нет. Возвращайся, и тебе будут рады.
— Может ли вернуться Атон? Может ли он снова править за пределами собственного города? — В голосе царицы звучало спокойствие, означавшее для тех, кто ее знал, глубокое волнение. Однако Нофрет еще не понимала, что встревожило госпожу, разгневана ли она, или уже почти готова сдаться.
Жрец обратился к ней с опасливым почтением.
— Госпожа, Атон никогда не был богом Египта, это бог только одного царя и его родственников. Амон — властелин Фив, и всегда был им.
— Стало быть, чтобы жить в Фивах, мы должны склониться под властью Амона?
— Амон всегда был властелином Фив.
— Ты хочешь, чтобы мы отказались от дела моего отца? И забыли его имя?
Жрец не ответил. Когда она заговорила, его глаза на мгновение вспыхнули, и это не укрылось от взгляда Нофрет. Она вздрогнула. Вот человек, полный ненависти, и его ненависть умрет нескоро. Но он непрост. Он будет терпеливо выжидать, как ждал многие годы, пока не умер Эхнатон. Возможно, он приложил руку и к тому, чтобы избавиться от Сменхкары. Этого никто не знал. Человека, отравившего Сменхкару и его царицу, так и не нашли. Пропала пара рабов — может быть, они стали добычей крокодилов или же слишком много знали.
Если понадобится, жрец Амона будет ждать снова, но его терпение скоро иссякнет. Был царь-ребенок, был двор, сохраняющий свою роскошь в умирающем городе, было царство, отрезанное от своего правителя. Нофрет не видела возможностей выбора. Все шло к этому с самого начала, с того дня, когда Эхнатон отплыл из Фив, чтобы строить свой город среди пустыни.
Царица, должно быть, тоже все понимала: это было видно по ее глазам, по тому, как она держалась, — слишком спокойно, слишком сдержанно. Что думал по этому поводу Тутанхатон, Нофрет не знала. Он казался видимым насквозь, красивым ребенком, которому нравится быть царем. Но юный царь вовсе не был пустышкой, как Сменхкара.