— Тому старикашке, похожему на женщину? — Стражник презрительно скривил губы. — Приятно смотреть, как он бегает.
— Пусть побегает, — сказала Нофрет. — Это его обязанности и его служба. — Она задрала подбородок. — Где Лупакки?
— Внутри, — ответил стражник, узнавший ее, — в караульной. — Он ухмыльнулся. — Если не найдешь его, найди меня. Я сменюсь с поста, когда солнце опустится до конька крыши.
Нофрет похлопала его по мускулистому плечу.
— У меня уже есть охранник, — похвасталась она.
Стражник засмеялся.
— Египтянин? А почему бы тебе не завести еще одного из нас?
— Мой брат не может защищать мою честь от египтянина, — сказала Нофрет, блеснув зубами, и, оставив стражника размышлять над ее словами, отправилась искать Лупакки.
Лупакки был доволен, что его отвлекли от работы по устройству посольства в доме для гостей. Его взгляд был еще несколько растерянным, но он, по-видимому, уже пережил первое потрясение от встречи и приветствовал ее нарочито беззаботно.
— Ах, чудесно спасшаяся! Если бы ты не пришла, сестренка, мне пришлось бы разгружать вещи.
— Ты и в детстве был лентяем, — заметила Нофрет. Они шли через двор для иностранцев. Теперь там было пусто, каменные плиты чисто выметены, никаких следов от толп людей и животных. Лупакки глазел по сторонам, пораженный его размерами, превосходившими царский дворец в Хатти, внушительными колоннами, напоминавшими стволы огромных деревьев. А ведь это был двор далеко не из самых больших.
— Все египетские постройки такие огромные, — удивлялся он. — Как здесь жить?
— Как и всюду. — Египтяне едят, спят, иногда ссорятся.
— Наверное, под такими высокими потолками, в таких больших залах бывает эхо.
— Цари и царицы не повышают голоса. Чем больше они сердятся, тем тише говорят.
— Это опасно, — заметил Лупакки, шагнул к столбу и попытался обхватить его руками. Он был высоким, длинноруким, но не смог сделать этого и смерил взглядом столб, раскрашенный под связку папируса.
— А если он на нас упадет?
— Лучше не надо, — ответила Нофрет. — Как отец? Здоров ли он?
Лупакки повернулся к ней.
— Он умер четыре года назад.
Ее сердце на миг остановилось, потом снова забилось, пронизывая грудь острой болью. Этого следовало ожидать. Воины никогда не живут долго, а отец был уже немолод, когда оплакивал ее мнимую смерть. И все же для нее это тяжкий удар.
— Он погиб в бою?
Лупакки кивнул.
Нофрет глубоко вздохнула.
— Тогда хорошо. Он не хотел бы умереть в собственной постели.
— Разве только с женщиной. — Лупакки помимо воли улыбнулся. — Все остальные живы и здоровы. Пиассили теперь глава семьи.
— Он все такой же зануда?
— Еще хуже, и очень занятый. А жена еще нуднее его. Но сыновья у них настоящие разбойники.
Нофрет грустно улыбнулась.
— Есть справедливость на небесах.
— Мы тоже любим так говорить, — сказал Лупакки и помолчал, набираясь решимости. — А как ты? Хорошо ли ты живешь?
— Неплохо. — Она пошла, сама не зная куда. Лупакки шел следом. Его молчание свидетельствовало о том, что он ожидал более подробного рассказа. Это ее брат, надо отвечать.
— Я служу царице. Она добра ко мне и прощает мне мои странности.
— Должно быть, очень необычная женщина, — заметил Лупакки.
Он подшучивал над ней, но Нофрет была серьезна.
— И царь, и царица Египта необычные люди. Скоро сам увидишь ее. Она вернется еще до наступления новолуния.
— А царь?
— И он с ней. Они везде вместе.
— Даже на войне?
— Нет, конечно, — улыбнулась Нофрет. — Но пока ему не нужно ехать на войну. Для этого у него есть полководцы.
Лупакки поднял брови.
— Правда? Здесь не почетно быть воином?
— Египет стар, — ответила Нофрет. — Он уже перерос порывы юности. — Она защищала царя, а зачем — сама не знала.
— Да, но, говорят, царь молод, — сказал. Лупакки.
— Он может пожелать того, что свойственно молодым: любить женщин, охотиться на львов, сражаться с врагами.
— Он любит свою царицу и охотится на львов — и убивает их.
— Но если царь настоящий мужчина, он должен сражаться.
— Ты кровожадный дикарь!
Лупакки ухмыльнулся, показав крепкие белые зубы. Один был сломан. Когда-то, защищаясь от него в потасовке, она бросила камень и угодила лучше, чем ожидала. За это ее высекли. Отец был справедлив и порол дочерей так же, как сыновей, если они того заслуживали.
Брат тогда вовсе не обиделся. Мальчишки делали страшные вещи и иногда серьезно ранили друг друга, демонстрируя свою мужественность. Им совсем не нравилось, когда девчонка стремилась делать то же самое, но Лупакки задавался перед ней меньше всех. Он был даже доволен. Похоже, так было и теперь, брат смотрел на нее с явным восхищением.