Колесница царя, казалось, летела. Он несся во весь дух, не обращая внимания на рытвины, словно на кругу для скачек в своем городе. За ним мчался его смех, безудержный, звонкий и юный.
Все произошло мгновенно и очень медленно, как происходит все неотвратимое. Нофрет совсем не удивилась. Возможно, именно это она и ожидала увидеть, собираясь на охоту.
Жеребцы бежали уверенно, как всегда, едва касаясь земли. Колесница летела за ними. Камешек, задетый ею, был чуть острее, чем другие, и подскочил чуть выше. Колесо дернулось так, что у царя, наверное, лязгнули зубы. За грохотом колес и свистом ветра Нофрет услышала жалобное мяуканье львенка. Царь устоял на ногах: он был гибок и ловок, ему случалось выдерживать и не такую дорожную тряску.
Но колесница, его замечательная новая колесница, сделанная специально для этой охоты, с боковинами в виде золотых крыльев сокола, украшенная электром и драгоценным серебром, оказалась не такой прочной, как человек, управлявший ею. Наткнувшись колесом на коварный камень, она накренилась.
Царь изогнулся, чтобы уравновесить легкую колесницу. Колесо стало на место; он выпрямился. Кони чуть замедлили бег.
Ось лопнула со звуком, который Нофрет услышала даже издалека. Колесница подпрыгнула как живая. От неожиданности царь слишком сильно покачнулся и упал.
Те, кто умеет управлять колесницей, умеют и падать. Но царь думал о львенке. Падая, он изогнулся, защищая сверток, забыв о собственной голове. И покатился, продолжая удерживать свою ношу.
Наконец он выронил его. Сверток откатился в сторону, а царь лежал в неудобной позе, пока перепуганные кони уносили вдаль обломки колесницы.
Царица так резко осадила лошадей, что они присели на задние ноги. Ей было не до них. Она бросила поводья прямо в лицо Нофрет и соскочила на землю возле мужа. Он лежал совершенно неподвижно.
«Так может быть с любым человеком, который только что упал», — думала Нофрет, пытаясь успокоить рвущихся лошадей. Ему нужно некоторое время, чтобы прийти в себя: ведь он так быстро мчался и так сильно ударился.
Но царь лежал чересчур тихо. Царица опустилась на колени, трогая его лицо, дрожащими руками снимая с него шлем-корону и парик. Он зашевелился под ее руками, согнул колено, снова распрямил…
Нофрет успокоила лошадей и привязала поводья к раме колесницы. Лошадям хотелось последовать за братьями, но они были хорошо выезжены и сейчас стояли, фыркая, мотая головами, но не решаясь сопротивляться крепости поводьев.
Она слезла и побежала к своей госпоже. Царь пошевелился — жив!
— Он приходит в себя, — выдохнула она, подбегая. — Смотри, он двигается.
Анхесенамон, казалось, не слышала ее. Нофрет не сразу заметила, что на руках царицы кровь, кровь и на полотне ее платья, где лежит голова царя. Под загаром его лицо было серо-бледным. Он снова зашевелился, но не так, как человек, приходящий в себя, а слабо, словно в конвульсиях.
Нофрет упала на колени. Царица не возражала, когда она подсунула ладонь под затылок царя. Там было мокро и липко. Но для нее, дочери воина, кровь еще ничего не значила. Хуже было другое: ее пальцы нащупали узкий осколок камня, пробивший череп, как стрела, и нанесший смертоносную рану.
Подходили остальные — те, кто был сзади, еще радостно кричали, но передние уже узнали, может быть, слишком поздно, что царь упал. Среди них не было никого, кого хотела бы сейчас увидеть Нофрет, — ни врача, ни жреца, одни вельможи, бесполезные бездельники, у которых в голове были только вино и охота. Она поднялась, чтобы разогнать их, как будто могла одна справиться с толпой вельмож, и споткнулась обо что-то мягкое, заворчавшее.
Не думая, она подняла львенка, завернутого в плащ. По какой-то насмешке богов она оказался завернут надежно. Ни когти, ни зубы не угрожали ей, и она держала его, не зная, что делать.
Анхесенамон, стоя на коленях, снова и снова гладила лицо своего повелителя. Он побледнел еще больше, дрожь пробегала по всему его телу.
— Может быть, — сказала Нофрет, запинаясь, — может быть, он просто в шоке. Он так сильно ударился и так быстро…
— Он мертв, — произнесла Анхесенамон.
Эти простые слова прозвучали бессмыслицей.
— Нет, но он ранен, и тяжело. Срочно нужен врач. Он двигается, посмотри. Он жив.
Анхесенамон покачала головой.
— Он мертв, — повторила она. — Дух его улетел. Тело еще цепляется за жизнь, но души ушли.
— Нет, — возразила Нофрет. Не для того, чтобы отрицать правду, но потому, что Анхесенамон сказала ее так жестоко и ясно. Благодать забытья, даже краткого, не для нее. Царица точно знала, что видит, и что это значит.