Нофрет замолкла, но Аи услышал достаточно, чтобы ответить.
— В Двух Царствах почти ничего нельзя сделать в полной тайне. Я слишком поздно услышал об этом, от человека, который знал, что мне можно доверять. Если бы я смог, то остановил бы ее.
— Я не сумела. Она моя госпожа и моя царица.
— И ты родом из его страны, — заметил Аи. — Тебя никто не будет ни в чем обвинять. Но она поступила неразумно.
— Она боялась.
— Ей и следовало бояться. — Господин Аи помолчал, словно раздумывая, что сказать дальше — может быть, решая, стоит ли ей доверять, и наконец сказал: — Ее опасения были не без причины. Ошибка состояла в том, что она считала, будто из Двух Царствах нет никого, кому можно было бы довериться, и что только чужеземный царь — царь, который совсем недавно был нашим противником на войне — сможет защитить ее от человека, которого она боялась больше всего.
— Его надо бояться. Я не думала так, пока не увидела его лицо, когда он стоял перед моей госпожой. Он желает получить то, о чем не имеет права и мечтать.
— Но ведь после меня может не оказаться никого, кто смог бы его удержать.
— Он очень опасен.
— Этот человек уверен, что вполне годится быть царем. Может быть, и так. Он превосходный полководец, умеет управлять людьми. Нам давно уже не хватало такого.
— Но ты… — начала Нофрет.
— Я старею, — сказал он бесстрастно. — Через год, два, может быть, три, я умру. Кто-то должен прийти после меня.
— Значит, ты посоветовал бы своей внучке принять предложение мужчины, который может убить ее, как только добьется своего?
— Он ее не убьет, — возразил господин Аи. — Хоремхеб хочет ее настолько, насколько мужчина может хотеть женщину.
— А ей отвратителен сам его вид.
Аи вздохнул.
— Ни один бог никогда не требовал, чтобы человеческое сердце было разумным. Анхесенамон любила своего мужа. Она уверена, что он погиб от вражеского покушения. Может быть, он это и сделал: но царица должна быть рассудительной.
— А ты сам разве не женишься на ней? Она надеется, что ты сможешь ее защитить.
— Я могу защищать ее только до тех пор, пока не умру. Может быть, это произойдет не очень быстро и она успеет оправиться от потери своего возлюбленного и понять, что разумно, а что нет. Надеюсь, что это случится нескоро.
— Он может попытаться убить тебя, — сказала Нофрет.
— Попытаться-то он может… — ответил господин Аи, и в нем блеснул прежний огонь.
Казалось, прибытие деда придало Анхесенамон сил. Его жрецы и врачи были не более искусны, чем ее собственные, но, раз уж царицу окружили такой заботой и так молили о ней богов, ей ничего не оставалось, как выздоравливать. На второй день пребывания Аи в Мемфисе, вечером, она пришла в себя настолько, что открыла глаза, взглянула на него и прошептала:
— Дедушка?
Господин Аи сжал ее хрупкую руку в своей — старая и морщинистая, она была все же намного сильнее. Анхесенамон прижалась к ней, как ребенок, не отрывая глаз от его лица, в котором, казалось, видела лишь то, что видела всегда: силу и защиту от страха. Он заговорил с ней ласково, словно успокаивая испуганную лошадь:
— Да, дитя, я здесь. Теперь ты проснешься и снова будешь сильной?
— Я уже проснулась, — произнесла она еле слышно. — А тот — здесь?
Аи понял и ответил:
— Я не дам ему причинить тебе зло.
— Заставь его уехать! Отправь его на край земли. Запрети ему возвращаться.
— Тише, — сказал он. — Тише.
Она попыталась подняться. Голос царицы прозвучал почти с прежней силой:
— Я приказываю тебе!
Жрецы и врачи толпой бросились успокаивать ее. Аи одним жестом отослал их, взял царицу за руку, удерживая, и твердо произнес:
— Сначала отдохни и наберись сил. А затем будешь отдавать такие приказы, какие сочтешь нужным.
— Я могу приказать и сейчас, — возразила она. — Я хочу, чтобы его отослали подальше. — Но царица говорила скорее обиженно, чем величественно, и покорно улеглась обратно в постель — ему не пришлось особенно настаивать. Так же безропотно она выпила чашку воды, съела немного бульона с овощами, выслушала множество молитв и заклинаний. Аи заставил жрецов и врачей управиться с этим поскорее, хотя они были склонны провести обряды по всей форме. Так же, как и Нофрет, он прекрасно понимал, что царица слишком слаба, чтобы выслушивать обряд целиком.
Когда она заснула, у нее еще был жар, но гораздо меньше, чем раньше. Нофрет уже почти убедилась в том, что единственным ядом, отравлявшим ее, был страх, и болезнь гнездилась только в ее душе. Конечно, страх тоже мог убить царицу, как зараза или отрава. Это пугало, но все-таки смертельный яд, подсунутый царице сообщниками Хоремхеба, был бы хуже.