Трудно чувствовать себя посвободнее, когда по комнате повсюду шныряют лягушки. Царские слуги изо всех сил старались сохранять достоинство, но с трудом удерживались от вскриков, когда лягушки прыгали им на ноги. И на возвышении вокруг трона тоже было полно лягушек. Одна, огромная, зеленая с коричневыми пятнами, неподвижно сидела у ног царя, глядя на него мудрыми глазами. Когда посольство приблизилось, его каменная неподвижность нарушилась: стремительно мелькнул длинный язык, подхватил муху, и лягушка снова погрузилась в созерцание.
Царь, стиснув зубы, старался не замечать ее. Он обратился к Моше, как только пророк приблизился к нему, не ожидая от него выражений почтения, которые были бы странны в таком положении.
— Убери от нас это проклятие, и я освобожу твой народ.
Рядом с Нофрет кто-то глубоко вздохнул. Она стояла, затаив дыхание. Моше, прежде чем заговорить, тоже перевел дух.
— Конечно, мой господин. Но сдержишь ли ты свое слово?
— Только освободи меня от этой гадости! — рявкнул царь.
Моше склонил голову.
— Все будет так, как желает мой господин. Мой Бог снимет проклятие. Ты дашь свободу нашему народу, чтобы он мог принести жертвы богу.
— Так сделай же это, — царь отчеканивал каждое слою.
— Конечно, мой господин. Уже сделано.
Царь открыл рот, пытаясь что-то сказать, но не мог произнести ни слона. Пол, только что кишевший живыми существами, медленно затихал. Больше не было слышно ни кваканья, ни писка.
Очень осторожно, с напряженным вниманием, царь вытянул ногу и дотронулся до огромной лягушки. Она не шевельнулась. Царь наподдал ей с неожиданной силой. Лягушка слетела с возвышения и упала светлым брюшком вверх к ногам Моше, неподвижная и безжизненная.
Пророк апиру перевел взгляд на лицо царя.
— Завтра мы пойдем в Пи-Рамзес. Оттуда наши люди отправятся с нами в пустыню.
Царь ничего не ответил. Так его и оставил Моше, сидящим на троне среди множества дохлых лягушек.
Вонь от гниющей рыбы и гниющих лягушек испортила воздух Мемфиса до невозможности. Чистым он оставался лишь в стенах гостевого дома. Там пахло только шерстью, да из сада доносился легкий аромат цветов.
Молодые люди смеялись и плясали, воспевая победу. Эфраим был среди них. Он обрел такую же свободу речи и движений, как они, словно таким родился. Нофрет подумала, что все апиру в душе свободны. Никто из них не годится быть рабом.
Старейшины тоже немного одурели, опьяненные успехом. Все, кроме Мириам и Моше, удалившегося к своим размышлениям. Мириам не участвовала в пиршестве. Она скромно поужинала и рано ушла спать.
Нофрет последовала за ней. Мириам лежала на спине, сложив руки на груди.
— Ты даже не собрала вещи, — сказана Нофрет. Сложить их?
— Нет, — ответила Мириам.
Нофрет пожала плечами, вздохнула и молча начала собирать свои немногочисленные пожитки: чистое белье, запасную пару сандалий, сумочку со всякими мелочами. В Мемфисе она ничего не купила, да и не собиралась. Она уйдет так же, как пришла, путешествуя налегке.
— Не стоит беспокоиться, — произнесла Мириам.
Нофрет остановилась.
— Что ты сказала?
— Не суетись.
— Мириам, но царь говорил…
— Царь не обязан быть порядочным.
Нофрет покачнулась и упала на кучку своих вещей. Их было слишком мало, чтобы падение показалось ей мягким.
— Разве царь не собирается отпускать их?
— Он только хотел избавиться от лягушек. А как только он избавился от лягушек, ему уже не обязательно выполнять свое обещание.
Нофрет невесело усмехнулась.
— Какие же мы наивные, что поверили ему.
— Мы поверили богу, — возразила Мириам, — а бог могущественнее любого царя.
Очень может быть. Но разве царь, как и сама Нофрет, не считал, что это вовсе не знамение бога апиру, а смесь удачи и колдовства? Реки и прежде становились красными. Лягушки вполне могут завестись от грязи и умереть так же, как и возникли, отравленные собственной многочисленностью. Во всем этом может вовсе не быть ничего божественного.
61
Утром, приготовившись уходить, апиру обнаружили, что двери заложены и возле них стоит удвоенный караул. Царь нарушил свое слово. Рабы не будут освобождены, и посольство не уйдет из Мемфиса. Они останутся во дворце, под усиленной охраной, кроме того, их будут стеречь жрецы, чтобы защититься от угрозы их колдовства.
Моше был, как всегда, невозмутим, полагаясь на своего бога. Несколько молодых людей собрались было бежать, но Агарон запретил им.