Нофрет не желала слышать этих слов. Нет, она не слышала их. Ее госпожа в безопасности. Она выйдет замуж за красивого, но не особенно умного царевича, что позволит ей править так, как она сочтет нужным. Меритатон останется на своем месте, слабая царица при слабом царе. Смешно, просто глупо передавать ее Сменхкаре, словно поношенную сандалию. Вдвоем они способны править не больше, чем два котенка.
Но царь ничего этого не видел. Бог, как всегда, ослепил Эхнатона блеском его собственного эгоизма.
Царевна онемела. Кийа могла бы что-нибудь сказать, но предпочла не делать этого. Так же, как и царевна, она была бессильна вбить здравый смысл в голову царя. Но в таком деле никто никогда не добивался успеха, даже Нефертити и Тийа. Царь есть царь. Его женщины могли править, пока он был занят своим Богом, но когда он говорил, им оставалось только слушать.
Что-то здесь было неправильно. Египтяне этого, по-видимому, не замечали. Но для Нофрет, чужестранки, это было очевидно. Однако она служанка, рабыня. Ей не полагалось говорить в присутствии царя, кроме как по его велению.
Тем не менее, она открыла рот, чтобы высказаться. Но ее госпожа заговорила раньше:
— Если Бог желает, мы все должны подчиниться.
— Ты ведь видишь, что твой отец никчемный бездельник, и все же готова пасть ниц, стоит ему поднять палец?
Нофрет была вне себя. Она сдерживалась, пока они не оказались в комнате царевен, где ее госпожа теперь жила одна. Здесь стояла лишь одна кровать, и шелест эха напоминал об умерших сестренках. Чтобы разогнать мрак, Нофрет зажгла возле постели все лампы, которые удалось заправить маслом.
Царевна стояла неподвижно, как статуя, пока Нофрет помогала ей раздеться на ночь. Похоже, она вообще не замечала свою служанку.
— Так хочет Бог, — бормотала она едва слышно, не громче, чем духи по углам.
— Так хочет твой отец! — произнесла Нофрет с откровенным отвращением. — Мы уже спорили об этом. Разве ты не видишь, что творится? Царь совсем спятил. Он убил Мекетатон, жаждая получить сына. У Меритатон и в лучшие времена характер был слабым, а теперь и вовсе никакого не осталось. Ты же всегда была сильной. Почему ты позволяешь ему сделать тебя своей рабыней?
— Разве у меня есть выбор? — Царевна слегка пошатнулась от утомления, но оттолкнула поддерживающие руки Нофрет. — Должна же я выйти замуж за кого-нибудь. Линия не может прерываться.
— Ты могла бы настоять, чтобы он отдал тебя Сменхкаре.
— Значит, твоя хеттская совесть против отца, но брат отца ее устраивает? А ведь они сыновья одной! матери! Не все ли равно, кто из них назовет меня женой?
— Нет! — закричала Нофрет. — Он и тебя убьет. Он этого добивается! Увидеть вас всех мертвыми, а себя в одиночестве, царем над ничем.
— Прекрати, — сказала царевна, негромко, устало, но с непреклонной твердостью. — Не тебе судить повелителя Двух Царств. У тебя нет ни власти, ни права указывать мне, что делать. Я бы, конечно, предпочла Сменхкару. Но отец — царь, Бог и слуга Бога, и требует, чтобы я сделала это. Мне остается только повиноваться.
— Ты могла бы сбежать, — заметила Нофрет.
— Нет, — сказала царевна, — это выход для трусов.
— Но так же нельзя, — настаивала Нофрет. Она не знала, почему это ее настолько волнует. Внутри все сжималось, в ушах звенело, ужас пробирал до костей. Она была слишком чужестранкой. Больше невозможно жить здесь, среди этих людей.
Нофрет уже убегала однажды и нашла благословенное пристанище среди апиру. Она снова могла бы найти его там.
Но что же тогда будет с ее госпожой? Ведь царевна останется совсем одинокой.
У нее есть Кийа, есть отец, хотя и безумный. Анхесенпаатон найдет себе другую служанку, много других слуг — ей придется это сделать, став царицей, так подобает ее положению. Ей не нужна Нофрет.
Она расправляла покрывала, обрызгивала их розовой водой из кувшина, — поправляла изголовье, служившее египтянам подушкой. Это была простая вещь, вырезанная из кипарисового дерева, на золоченой подставке, прохладная и гладкая на ощупь.
Ее госпожа улеглась со вздохом, вместившим вселенскую усталость. Царевна была слишком маленькой, слишком худенькой, слишком хрупкой, чтобы нести груз, который на нее возлагали. Она всего лишь дитя, даже еще не женщина.
Еще нет, но скоро будет. Ее груди развивались, внизу живота появился легкий темный пушок. Ее отец видел это, и его Бог тоже, и потребовал ее для себя.
Нофрет легла на циновку в ногах кровати и поклялась себе, что уйдет. Но не сейчас. Когда у ее госпожи появятся другие слуги и будет кому позаботиться о ней.