Чтобы отогнать страх, она снова и снова перебирала в памяти слышанное в храме Амона. Начальник царской стражи хотел стать чем-то большим, чем был, и не гнушался даже предательством. Это ясно. Но действительно ли жрецы Амона не решатся убить царя из священного страха перед ним? Хоремхеб пойдет на все, чтобы получить желаемое. Даже станет организатором — не обязательно орудием — убийства царя.
Тот, кто принесет царю такую новость, будет щедро награжден — а, может быть, ее высекут и искупают в соленой воде за то, что она осквернила уши царя ложью. Царь доверял командующему своими войсками и, насколько вообще был способен любить кого-нибудь, любил военачальника Хоремхеба. Этот неловкий, слабый человек с запинающимся языком, возможно, даже завидовал высокому сильному воину, который никогда не терялся и не путался в словах.
Нофрет была для царя ничем. Может быть, он ее даже не помнит, хотя с тех пор, как она стала служанкой третьей царевны, не раз разговаривал с нею.
Но все это неважно, если она станет жертвой грабителей на темных полуночных улицах Фив. Нофрет ускорила шаг почти до бега, стремясь туда, где, судя по всему, была река, где густой запах речной сырости перебивал человеческие запахи города. А вдруг она ошибается? Тогда придется блуждать во мраке до рассвета, если ее не поймает ночной бродяга-вампир и ее обескровленное тело не останется лежать в сточной канаве.
Нофрет уже почти бежала. Дыхание прерывалось. Она успокоила его усилием воли, но биение сердца усмирить не могла.
Девушка наткнулась на стену, шарахнулась, пробралась в щель между домами. А вот и река — широкое безмолвное пространство, шелестящее и переливающееся в лунном свете. Пустые лодки качались у причалов и вдоль берега. На другой стороне мерцал огонек.
На этом берегу, немного ниже, тоже был виден свет. Факел мигал и коптил, качаясь вместе с лодкой, стремившейся сорваться с привязи. Внизу громоздились тени: гребцы спали у весел. Она слышала громкий храп и ругательство, когда храпуна пинком заставили замолчать.
Нофрет была призраком, тенью, молчанием, почти бестелесным. Она подкралась к лодке. Ее никто не караулил. Нофрет дрогнувшими ноздрями уловила запах ячменного пива.
Это не могли быть люди Хоремхеба. Он не терпел пьяниц и стражей, спящих на посту.
И все же они явно кого-то ждали. Иначе не стали бы зажигать факел, который мог послужить маяком для воров и убийц и привести их к неохраняемой добыче.
В этой открытой лодке, полной спящих гребцов, все же оставалось достаточно места, где можно спрятаться женщине. На хозяйской палубе с навесом — за золоченым креслом — было затененное местечко, куда смогла втиснуться Нофрет, прижав колени к груди. Там можно было даже согреться: на полу лежал ковер, края навеса спускались до самого настила, а со спинки кресла свисало что-то вроде покрывала из тонкой шерсти или теплого плаща — Нофрет взяла его, завернулась и почувствовала себя замечательно уютно.
Сон наваливался на нее. Она боролась с ним, сколько могла. Но лодка плавно покачивалась на привязи, храп гребцов перешел в негромкое посапывание, теплый плащ надежно защищал ее от холодного речного ветра. Девушка свернулась в клубок и провалилась в глубокий сон.
Ее разбудили голоса и грохот. Затуманенный сном мозг все же сообразил, что на лодке выдвигают весла. Палуба качалась и потрескивала. Там кто-то стоял.
Моргая, она выглянула из-за кресла, еще не проснувшись и не успев испугаться. Спиной к ней стоял человек, уперев руки в бока, расставив ноги, чтобы удерживать равновесие при качке. Сквозь его полотняную одежду виднелся свет факела. Нофрет увидела очертания сильных мускулистых ног.
Ее глаза закрылись сами. И все же она оказалась права, или Бог направил ее. Девушка находилась на лодке военачальника Хоремхеба, который стоял прямо перед ней, повернув лицо к ночному ветру с реки. Он вовсе не чувствовал ее присутствия, как, впрочем, и никто другой.
Нофрет старалась дышать осторожно, и, хотя ее тело было чуть ли не скручено в узел, удерживалась от соблазна распрямиться. Лодка кралась к темному берегу, к единственному мерцающему там огоньку. При ярком лунном свете можно было видеть очертания дворца и прибрежные скалы, казавшиеся сейчас серебристо-белыми, а при дневном свете они были рыжими, опаленными солнцем.
Лежать было неудобно, поэтому переезд казался бесконечным, но берег приблизился слишком скоро для ее взволнованного ума. Гребцы поднимали весла с грохотом, напоминавшим отдаленный гром, другие побежали привязать лодку к причальному столбу. И никто не пришел спросить, кто же так поздно пересекает реку.