На долю Анхесенпаатон выпали все хлопоты по устройству нежданных гостей. Это оказалось не очень сложно, потому что многие придворные уехали, но не обошлось без множества мелких проблем. Одного вельможу нужно поселить как можно дальше от другого, иначе они друг друга прикончат, эта дама не желает и видеть лица соперницы в борьбе за внимание какого-то юного красавчика, а прислуга плетет бесконечные интриги, добиваясь преимуществ для себя и своих господ.
От Меритатон не было никакого толку. Она хотела только сидеть на коленях у мужа, когда он бездельничал в саду. Одна мысль о том, что надо что-нибудь делать, вызывала у нее испарину.
«На самом деле она не так уж глупа», — подумала Нофрет, глядя, как ее бедная хозяйка пытается управиться с двумя дворами и с двумя царствами. Из всей шумной толпы, прибывшей с той стороны реки вместе со Сменхкарой, Нофрет была рада видеть только главную служанку Меритатон. Тама, в отличие от своей хозяйки, оказалась очень полезной. Она, конечно, никогда бы этого не сказала, но по ее взгляду на Анхесенпаатон было ясно, что Тама рада найти в Египте хоть кого-нибудь, кто знает, как править царством.
В этот вечер и покоях молодой царицы раздавалась музыка; арфа и красивый голос Тамы звучали так, как не звучали уже давно, с тех дней, когда еще все царевны были живы и жили вместе в Ахетатоне. Меритатон отправилась спать вместе с возлюбленным. Царь в дворцовом храме молился за свою любовницу, которая все еще не родила ему наследника. Музыку слушали только Анхесенпаатон, служанки и немногочисленные придворные дамы.
Нофрет, сидя у ног своей госпожи, положила руку на колени Анхесенпаатон и оперлась на нее подбородком. Явная фамильярность, но царевна не сделала ей замечания. Она смотрела на Таму. И Нофрет смотрела, и слеза выкатилась из уголка ее глаза и скользнула по щеке.
Тама тоже плакала. И пела. Нофрет удивлялась сама себе. Она часто вспоминала те времена, когда царские дочки были маленькими, но ведь не плакала же. А сейчас ей хотелось сделать царю что-то очень нехорошее: привязать позади колесницы, отхлестать палками, доказать ему, что его Бог лжив.
В предрассветной тьме госпожа Кийа родила царю дочь — уже девятую, большую и сильную. Матери не так повезло. Рождение крупного ребенка вызвало повреждения, у нее началось кровотечение, и она находилась чуть ли не при смерти.
И речи не шло о том, чтобы покинуть Фивы, пока роженица была так плоха. Однако, очнувшись от глубокого сна, во время которого блуждала у самого края сухой земли вместе с душами недавно умерших, Кийа велела позвать к себе царя и его младшую дочь.
Она была похожа на труп — красивый, белый, словно кости под ее нежной кожей. Ее тело, еще бесформенное после рождения ребенка, искусно закутали тонким льняным покрывалом, волосы заплели в косу и уложили на плече. Она казалась не старше Анхесенпаатон.
Сил оставалось мало, но те, что еще не покинули ее, Кийа вложила в свои слова, когда те, кого она призвала, встали по сторонам постели. Царь взял ее за руку. Дочь царя стояла чуть в стороне.
— Мы должны покинуть этот город. Завтра прикажите готовить лодки. Поедем обратно в Ахетатон.
— Дорогая, — начал царь, — ты не можешь…
— Я хочу вернуться домой, — сказала она, и губы ее задрожали.
«Искусно», — подумала Нофрет.
Анхесенпаатон явно так не думала.
— Кто говорит с тобой? — спросила она резче, чем намеревалась.
Кийа закрыла глаза.
— У меня есть уши. Я все слышу. Я знаю, что здесь молодой царь и его царица. Они бы никогда не покинули свой дворец, будучи там в безопасности.
— Здесь вполне безопасно, — сказал царь.
Кийа не открывала глаз, зная, должно быть, какой хрупкой кажется и какой очаровательной.
— Я хочу домой, — повторила она слабеющим голосом.
Нет, она не притворялась обессиленной. Царь открыл было рот и снова закрыл.
Какой-то звук заставил Нофрет бистро взглянуть в сторону двери. Он был сродни грому, шуму моря, приглушенному стенами.
Все жители Фив собрались на восточном берегу реки, обращаясь к царю во дворце. Они пели гимн Амону, и в нем звучали и приказ, и обещание.
— «Покинь. Покинь мой город, или я приду и уничтожу тебя».
Об этом Нофрет узнала позже, а сейчас только слушала и содрогалась. Она знала, как воет стая волков, готовых убить.
Анхесенпаатон заговорила, очень спокойно, очень хладнокровно:
— Прикажи готовить лодки. Мы отплываем на рассвете.
21