За царственным обликом все еще скрывался ребенок, а не женщина. Она была подобна весне в горах Хатти, где с утра тепло, словно летом, а к ночи все снова покрывает снег.
Взрослея, Нофрет неожиданно стала сентиментальной. Она стряхнула тень сожаления о стране, которую едва узнала, прежде чем ее утащили в Митанни, и погрузилась в закладывание складочек на платье своей хозяйки. Это нужно делать обязательно, иначе платье будет выглядеть неаккуратно, а царице такое не подобает.
Другие служанки болтали и хихикали, приводя в порядок украшения. Нофрет не обращала на них внимания. Она знала их только по именам. Этих дурех понавезли со всего мира, чтобы прислуживать царице Египта, а они думают только о еде и о постельных утехах.
Царица терпеливо отдавалась заботам Нофрет, позволяя одевать себя, словно изображение богини в храме. Неожиданно, даже для самой себя, девушка присела, взглянула в неподвижное лицо и сказала:
— Ты, наверное, понятия не имеешь, где бывает твой отец каждый день с восхода солнца и до полудня.
Может быть, она хотела пробудить интерес в глазах хозяйки. Или ей просто не хватило сдержанности. В любом случае, Нофрет получила, что хотела: госпожа посмотрела на нее, действительно посмотрела и, казалось, проснулась и насторожилась.
— Он всегда в храме.
— А вот и нет.
— Конечно, в храме. Он находится там, пока солнце не поднимется высоко, потом приходит, моется, надевает корону и делает то, что положено царю.
Этого он тоже не делал — за него все делала его царица. Но Нофрет запретила себе заводить подобные споры и закончила:
— Его люди думают, что он молится в храме. А он совсем в другом месте — ходит в селение около гробниц и исполняет там самую простую работу.
— Не может быть. Властелин Двух Царств никогда бы… — Царица впервые обнаружила свои истинные чувства: смесь потрясения, скорби и недоверия, но Нофрет решила удовольствоваться и этим.
— Властелин Двух Царств ходит туда. Каждый день. Мой друг Иоханан — ты помнишь его? — привел меня в селение, и я сама видела. Я говорила с человеком, который мелет муку для пекарей, и это был твой отец. Ошибиться было невозможно.
— И все же ты ошиблась. Он царь и Бог. И не стал бы заниматься этим.
— Стал бы, лишившись последних мозгов.
Движение царицы было таким стремительным, что даже Нофрет, обладавшая отменной реакцией, не успела уклониться. Удар сбил ее с ног.
Она поднялась со звоном в ушах и колотящимся сердцем, слишком потрясенная, чтобы злиться.
— Мой отец, — произнесла царица, снова ставшая холодной, как лед, — не относится к людям, чье поведение позволено обсуждать таким, как ты.
Для Нофрет было бы разумно уползти прочь, придержав язык и изображая глубочайшее раскаяние. Но она не была ни разумной, ни раболепной и выпрямилась.
— Не веришь, пойди и посмотри сама!
Она ожидала, что госпожа ударит ее еще раз. Но царица оказалась более сдержанной и повернулась спиной к Нофрет. Служанки выстроились, чтобы сопровождать свою госпожу в зал приемов.
Нофрет осталась на месте, слишком рассерженная, чтобы бояться.
— Значит, не пойдешь? — крикнула она вслед. — Трусиха! Ты боишься убедиться, что это правда.
Царица промолчала. Нофрет и не ждала ответа. Однако вовсе не была обескуражена. Нет — не совсем…
Анхесенпаатон много дней не разговаривала с Нофрет, даже не давала никаких поручений. Девушку словно выставили за дверь. Молчание окружало ее стеной. Другие служанки, от которых всегда было мало толку, приходили в восторг от возможности приблизиться к госпоже.
Так жить было очень спокойно. Нофрет могла отправиться в гости в селение или побродить по городу, но желания не возникало. Она выполняла свои обязанности молча, прислуживая своей хозяйке как самая последняя из служанок, и заставляла себя быть спокойной и терпеливой.
На шестидесятый день во время аудиенции возник вопрос, требующий присутствия самого царя. Было позднее утро, и он, предположительно, погружался в беседу со своим Богом, но этот особый случай ждать не мог. Нофрет даже не знала, в чем дело: она находилась на крыше дворца цариц, выполняя тонкую работу: закладывала мелкие складочки на свежевыстиранных платьях хозяйки, и, придавив камнями, раскладывала сушиться на солнце. Судя по всему, на это уйдет весь день. Она терпеть не могла такую бесконечно скучную работу: все складочки одна к одной, а на каждом платье их сотни.