Темнота — это страх, это ужас, выкрикнул-он в сторону домишек, притаившихся в вечерней тьме, выкрикнул молча. Она, эта тьма, эта ночь и придумана для контраста. Её надо бояться, ей надо ужасаться, понятно вам, олухи, кретины? Всегда так было, с самого сотворения мира. Вы, подлые сжигатели книг Эдгара По и чудесного многословного Лавкрафта, вы, гнусные ханжи, хулители и гонители славного праздника Хэлоуин и его сделанных из тыквы фонарей! Я превращу ночь в то, чем она когда-то всегда была, в то, для защиты от чего человечество и придумало города с фонарями, чтобы не боялись дети.
Будто в ответ на его мысли низко на небосклоне пророкотала ракета, оставляя за собой неровный шлейф пламени, заставив Лэнтри вздрогнуть от неожиданности и отшатнуться назад.
IV
До Научного Порта было не больше десяти миль ходу. Но ему и тут не повезло. Он пришёл в научный городок к рассвету, а часа в три утра его нагнал на шоссе серебристый «таракан».
— Хэлло, — окликнул его водитель.
— Хэлло, — устало откликнулся Лэнтри.
— Почему вы идёте пешком? — спросил мужчина.
— Я направляюсь в Научный Порт.
— А почему вы не едете, а так, на своих двоих?
— Мне нравится ходить пешком.
— В первый раз слышу, чтобы кому-то нравилось ходить пешком. Может, вам нехорошо? Давайте я вас подвезу.
— Нет, спасибо, я пройдусь пешком. Мне это нравится.
Водитель после некоторого замешательства захлопнул дверцу «таракана», пожелав ему на прощание спокойной ночи.
Когда «таракан» скрылся из виду за холмом, Лэнтри ступил с дороги на землю, в близлежащий лесок. Ох уж мне этот дурацкий мир услужливых идиотов, думал он. Господи, тебя считают умалишённым уже из-за того, что ты не разъезжаешь на их приспособлениях для шуршания по дорогам, а просто-напросто идёшь пешком. Это наводит на единственную в такой ситуации логическую посылку: ему нельзя больше разгуливать пешком, он должен раскатывать на их «тараканах». Надо было соглашаться, когда тот малый предлагал его подвезти.
Остаток ночи он продолжал шагать вдоль дороги, сворачивая в подлесок всякий раз, когда появлялась очередная машина. На рассвете он забрался в сухой водосток и смежил веки.
Сон, приснившийся ему, был совершенен, как бывает совершенна по своей кристаллической структуре снежинка.
Он увидел кладбище, в могиле которого он лежал глубоко под слоем земли и дозревал до судьбоносного момента в течение целых столетий. Он услышал шаги возвращающихся ранним утром на работу могильщиков, пришедших довести до конца начатое вчера.
— Передай мне, пожалуйста, лопату, Джим.
— Держи. Ну что, поехали?
— Погоди-ка, погоди!
— Ну что там ещё?
— А ну глянь сюда. Мы ж с тобой вчера ушли, а жмурика оставили на утро, так?
— Так.
— Гроб оставался тут, присыпанный немного, так?
— Ну так.
— А теперь, глянь-ка сюда, он пустой и раскрытый!
— Да мы, небось, могилой ошиблись.
— Как там на надгробии написано?
— Лэнтри. Уильям Лэнтри.
— Он самый. Я точно запомнил. Удрал наш Уильям Лэнтри. Смылся!
— А чего с ним, с жмуриком, могло такого приключиться?
— Откуда я знаю. Вчера вечером тут было тело.
— Но мы ж с тобой наверняка-то не знаем: было — не было. Мы внутрь не заглядывали.
— Не будь дурнем! Кто ж станет пустой-то гроб закапывать? Нет, он в этом самом ящике точно лежал, я знаю. А теперь не лежит.
— Я ж тебе талдычу: ящик запросто мог быть и пустым.