Дверь, ведущая во двор, открылась и закрылась. Послышались шаги в проходе к судомойне и стук костыля по мощенному плиткой полу.
На пороге кухни появился Сэм. Он кивнул в сторону судомойни и задней двери:
– Барти во дворе.
Я уставился на него.
– Он ничего у меня не получит. Рано еще, – едко заметила Маргарет. – Скажи ему, пусть после обеда приходит.
– Придержи язык, женщина. – Сэм повернулся ко мне. – Хозяин, это Барти. Подметальщик, который видел вашего отца. Вы велели его отыскать. Помните? В «Дьяволе»?
Внезапно я протрезвел, или мне так показалось.
– Веди его сюда.
– Лучше бы вам выйти, хозяин. – Маргарет наморщила нос. – Если соблаговолите. От него воняет.
– Дай ему какой-нибудь еды, – сказал я. – Вынеси.
– И вот что еще, сэр, – сказал Сэм. – Барти говорит, что видел вашего отца еще раз.
– О чем ты, черт возьми?
Голос Сэма звучал незлобиво:
– В пятницу утром. Как и в четверг.
Повисла тишина. Я разинул рот. Маргарет застыла, как статуя, со сковородкой в руке, когда нагибалась, чтобы поставить ее на огонь.
Я сглотнул. И медленно выговорил:
– Ты имеешь в виду прошлую пятницу? В день, когда мой отец умер?
Сэм кивнул.
– Он видел, что случилось?
– Он только вам скажет. От меня ему никакой пользы. Вы при кошельке.
Маргарет тихо простонала и поставила сковороду на огонь.
– Почему он раньше ничего нам не сказал?
– Его посадили за решетку за долги в тот самый день. Только вчера вечером его матушка собрала денег, чтобы вызволить его из тюрьмы.
Сэм направился по коридору во двор. Я последовал за ним. Через его плечо я увидел подметальщика, который сидел на краю колоды, в которую собирали дождевую воду. Он был закутан в грязный плащ, шляпа надвинута на уши. Скрюченный человек с землистым лицом.
Завидев нас, он вскочил на ноги и неуклюже поклонился. Потом снова закутался в плащ, будто хотел сделаться как можно более незаметным.
– Сэм говорит, ты видел моего отца в день, когда он умер, – сказал я. – И за день до того, как привел его сюда.
Барти закивал так неистово, что с головы слетела шляпа, обнажив плешь с коростой и редкие жирные волосы, ниспадающие до плеч. Он облизнул губы.
– Вы не потащите меня в суд, господин? Пожалуйста, сэр.
– Тогда скажи правду.
– Я ничего плохого не сделал. – Он переводил взгляд с меня на Сэма. У него были глаза собаки, которая боится, что ее побьют.
– Скажи мне, – потребовал я. – Беднее от этого не станешь.
– Все было как в четверг, господин. Он опять вышел из Клиффордс-инн на Флит-стрит. Он очень спешил и наткнулся на лоток с книгами. И продавец обругал его.
Сэм толкнул Барти локтем:
– Расскажи его милости остальное.
Барти поморщился:
– Он оглядывался. Будто кто-то его преследовал.
– Что? – выпалил я. – Кто?
– Этого я не видел, сэр. Ехала телега со стороны собора Святого Павла и карета навстречу из-под ворот. Я подумал: «Надо помочь старику, как я уже делал однажды».
– Надеемся, тебе это окупится, – сказал Сэм. – Все это можно опустить. Продолжай.
– Ну… – Барти посмотрел на меня, потом отвел взгляд. – Тогда это и случилось. Старик споткнулся и упал на дорогу перед телегой. Но я слышал…
Я схватил его за шиворот и потянул на себя. Мне хотелось его трясти, пока он не испустит дух.
– Что ты слышал?
– Его крики, господин. Его крики.
Я отпустил негодяя. Он рухнул на колоду. Меня трясло.
– Что было потом? – спросил я.
– Все движение встало. Я вышел на дорогу посмотреть…
– Нельзя ли чем-нибудь поживиться?
Он выдавил заискивающую улыбку:
– Он был еще жив, сэр. Все еще. Вокруг него собралась толпа. Он поднял глаза и увидел меня среди собравшихся. Ей-богу, он меня увидел, господин. Ей-богу. Он узнал меня. Я точно знаю. Он сказал: «…Грач. Где грач?»
– Грач, – повторил я. – Грач? Какой грач?
Барти уставился на меня.
– Я не знаю, что он имел в виду, господин. Но он точно был чем-то напуган.
– Что еще? – потребовал я.
– Это все, что он сказал, господин. Потом он преставился.
Позже тем же утром в дверь постучали. Сэм объявил, что это пришел портной для примерки.
Я чуть не забыл о встрече, возможно, потому, что мне не хотелось о ней помнить. Смерть – мрачная штука, хлопотная и дорогая, как и ее последствия. Но в глазах общества было бы неправильно, если бы я показался на людях без видимых знаков скорби.
Некоторые подобные знаки было легко устроить без особых трат. Перед похоронами я велел Маргарет сделать тусклыми металлические пряжки, нашить черный шелковый креп на ленту шляпы и намазать черным мои лучшие коричневые башмаки, включая подошвы, по совету Маргарет, поскольку они будут видны, когда я преклоню колени во время молитвы.