Хэксби колебался.
– Ну, у меня сейчас полно дел, и я…
– Он сделает это, сэр, – перебила Кэт, прекращая ненужное притворство, – а вы сделаете кое-что для нас в ответ?
– Джейн! – воскликнул Хэксби. – Это невежливо.
– Мне плевать на вежливость, сэр.
– Чего вы хотите? – прямо спросил Марвуд в ответ на ее прямоту.
– Вы могли бы одолжить мистеру Хэксби денег?
– Джейн!
Кэт и Марвуд уставились друг на друга. «Может, – подумала Кэт, – он рассердился, что я попросила его об одолжении в такой момент». Но выглядел он вполне преуспевающим. И сейчас было не до сантиментов. Разве за добро не платят добром? В конце концов, речь идет о бизнесе, обмене услугами.
– Ну, – неуверенно промолвил Хэксби, – вообще-то, я не могу отрицать, что ссуда мне не помешала бы.
После обеда Хэксби и Джейн взяли экипаж и отправились на Генриетта-стрит.
Чертежное бюро на Генриетта-стрит служило для Кэт убежищем, ибо правительство не питало к ней симпатии. Репутации ее покойного отца и покойного дяди пристали к ней, как дурной запах, а живой кузен желал ей зла.
Но чертежное бюро мистера Хэксби было для нее больше чем убежище: это было место, где она, если повезет, могла научиться профессии, которую она ставила выше всех на свете. Подобно великому римскому архитектору Витрувию, она мечтала проектировать дома, которые были бы прочными, красивыми и полезными, подобно птичьим гнездам или пчелиным ульям.
Наемный экипаж означал дополнительные расходы, понимала Кэт, но это было неизбежно. Они ехали молча почти до самого конца, когда Хэксби обратился к Кэт:
– Мне не понравилось, что ты попросила денег у Марвуда. Да еще так прямолинейно.
– У нас есть другой выбор, сэр?
Когда они стали подниматься по лестнице, Хэксби оперся на руку Кэт. Они поднимались этаж за этажом, и чем выше они взбирались, тем сильнее он опирался на ее руку и тем медленнее переставлял ноги.
Чертежное бюро находилось на последнем этаже. Перестроенный чердак во всю ширину дома с широкими мансардными окнами, делающими помещение очень светлым. Два наклонных чертежных стола располагались под углом к окнам, на расстоянии друг от друга, их можно было свободно передвигать, чтобы увеличить, а иногда уменьшить свет, падающий из окон.
Как только мистер Хэксби и Кэт вошли, Бреннан отложил перо, встал и поклонился хозяину.
– Никаких визитеров? – поинтересовался Хэксби, направляясь к своему креслу.
– Нет, господин. – Взгляд Бреннана метнулся к Кэт. – Я закончил обводить чернилами северный фасад. Желаете проверить?
Хэксби опустился в кресло.
– Хорошо. Принесите сюда. – Он щелкнул пальцами в сторону Кэт. – Потом я продиктую записку милорду.
Кэт повесила плащ. В данном случае милордом был фригольдер, для которого Хэксби следил за слушанием дела в Пожарном суде утром. Собирая письменные принадлежности, она наблюдала, как двое мужчин изучают чертеж фасада. Или, скорее, она наблюдала за Бреннаном. Раз он следил за ней, она будет следить за ним.
Бреннан работал здесь около трех недель. Он явился с рекомендательным письмом не от кого-нибудь, а от самого доктора Рена, с которым Хэксби работал на нескольких проектах. Он был одним из тех, кто работал над Шелдонским театром в Оксфорде – занимался корректировкой чертежей после обсуждений с каменщиками, занятыми на строительстве. Он, по мнению Кэт, определенно был хорошим чертежником, этого у него не отнять, и к тому же работал быстро.
В течение следующего часа Кэт написала под диктовку мистера Хэксби несколько писем, переписала начисто, дала ему подписать и снова переписала их в книгу писем для учета. Не то чтобы ей нравилась такая работа, но она справлялась. И после она была вознаграждена: ей разрешили работать над планами дома и двора на Трогмортон-стрит. Прозаичное задание, но, чтобы она могла самостоятельно работать над деталями, разумеется, требовалось одобрение мистера Хэксби.
Бреннан сидел позади нее, и она чувствовала его взгляд. У нее мурашки побежали по телу. Она повернулась так, чтобы ему было видно только ее плечо. День заканчивался, и свет менялся. Она взяла циркуль-измеритель и воткнула в бумагу одну ножку, потом другую. Положила между ними стальную линейку, наморщила лоб, сосредотачиваясь, и провела карандашом на бумаге линию, едва заметную.
Готово. Основание архитрава. А теперь под углом в двадцать градусов…
Ее раздражение улетучивалось по мере того, как на бумаге появлялись линии восточного фасада. В ее воображении те же линии возникали в новом виде, переведенные из двухмерного измерения в трехмерное, где приобретали прочность и глубину, начиная жить в пространстве и во времени. Уже знакомое чудо, но от этого не перестающее изумлять.