Проклятье! Именно моя самоуверенность, именно она и разозлила госпожу Охико! Я был уверен, что завоевать её не составит труда. Я могу получить всё, что захочу, разве нет? Нет. Не всё. Не любую и каждую. Это она и пыталась доказать. Я задел гордость девушки, и она ответила мне тем же. И проклиная Охико, я думал, что за неё всё-таки стоит бороться. Но как подойти к ней, как начать разговор? Мне было слишком стыдно.
***
«Руководители восстания должны быть ликвидированы», – пришли к выводу советники императора. Первая здравая мысль за вечер! Заседание Кабинета министров длилось три часа к ряду. У меня нестерпимо болела шея, и я изнывал от скуки. От разговоров не было никакого толка. Пустая трата времени. Нужны были решительные действия. От даймё, которых держали в заточении в Окито, не было пользы. Их не посвятили в детали восстания. Осами изучил их воспоминания, прочёл мысли, но не нашёл ничего полезного. Вряд ли пленные даймё когда-нибудь станут предметом торга. Их казнь – казнь изменников – стала бы неплохим актом устрашения, доказательством того, что император не на поводу у князей. Тем не менее, мальчишка отказывался казнить предателей. И вообще, он старался избегать серьёзных решений и сваливал их на Хана, на Осами и даже на дядюшку, которого за неимением доказательств измены пришлось снова приблизить к трону.
Император выглядел удручённым. Похоже, пребывание на престоле он представлял иначе. Он лишь хотел покинуть ужасный остров, дом его кошмаров. Он мечтал о свободе, но власть – лишь её иллюзия. На самом деле он был связан по рукам и ногам.
– Есть и другие насущные проблемы, которые мы обязаны обсудить, – настала очередь Хана выступать с речью. – Приходят неутешительные вести из южных провинций. Там продолжаются пожары, число беженцев постоянно растёт. Наместники жалуются, что людей негде разместить. Скоро похолодает, начнутся дожди, и оставлять беженцев в палаточных лагерях более не представляется возможным.
Ха! Да разве аристократы пустят несчастных людей в свои роскошные дома или помогут деньгами? Конечно, нет. И их жалобы никого, кроме Хана, не трогали.
– Не менее скверные новости поступают и с Востока. Нападения нечисти. Случаи зафиксированы уже в нескольких провинциях. Даже в предместьях Окито началась паника.
– Окито и его окрестности в безопасности. Эти земли защищает магия тэнгу, – покачал головой толстый министр ритуалов и таинств. Да-да, есть даже такое министерство. Его служащие занимаются вопросами соблюдения обрядов, а ещё изгоняют злых духов и защищают подданных императора от нечисти. Ха! Это при том, что люди не могут видеть призраков. Короче говоря, нет от этих чиновников никакого толка.
– Не забывайте, – криво улыбнулся Осами, – тэнгу в любой момент могут лишить город защиты. Им нет нужды заботиться о нас. Пусть ваши люди проверят слухи, возможно, они имеют основания.
Министр, возмущённый до глубины души требованием Осами, взглянул на императора. Тот кивнул: мол, делай, что велят. Министр позеленел от злости.
Большинство аристократов терпеть не могло Хана и его помощника, но император доверял им, а значит, и двор должен с ними считаться. Ханаваро не мог держать всех кугэ под чарами постоянно, это отнимало слишком много сил, а потому они представляли собой серьёзную проблему. Пока существует угроза в лице даймё, аристократы будут послушны, но потом они нападут. Я был в этом уверен. Они не желали видеть Хана канцлером. Кугэ понимали: он всё устроит по-своему. И чем ближе он к императору, тем хуже для них. Ханаваро введёт чрезвычайные законы и лишит их части имущества. Все они думали только о себе. Все они только мешали Хану.
Я каждый вечер видел, как он, печальный и бледный, бродил туда-сюда по комнате, как по ночам он сидел за столом, заваленным бумагами, и повторял, обхватив руками голову: «что же делать?»
Что делать? Что же ему делать?
Заседание продолжалось до глубокой ночи. Император нервничал, его дядя и вовсе выглядел больным, Осами умирал от скуки, а Хан отчаянно нуждался в отдыхе. Коридоры дворца были пусты. Покинув зал совещаний, я бесцельно бродил по тёмным комнатам. Намеренно я оттягивал момент возвращения домой, к рукописи, которую нужно было перевести. Ничего не мог с собой поделать. Проклятая усталость!