После обеда мы решили продолжить поиски. Кину нужно было время для того, чтобы «настроиться» на конкретного человека и узнать, с кем он встречался в последнее время. Мы искали заказчика покушения.
***
Тоширо приставил стул к стене напротив двери, ведущей в личные покои брата. Друг тоже провел бессонную ночь и теперь находился в скверном расположении духа.
– Вот вы и вернулись! – пробормотал он.
– Ага… Как Хан себя чувствует?
– Лучше, хотя ночью чувствовал себя отвратительно. Я ему ничего не рассказывал, решил: пусть отдохнет. Он, правда, уже на ногах. Просматривает утреннюю почту, – выпалил на одном дыхании Тоширо, а когда умолк, то отвернулся. Перенервничал бедняга! Я не осмелился положить руку ему на плечо. Знал, что вспылит.
– Пусть Кин ему всё расскажет, – я привалился к стене в паре шагов от стула друга. – Хан принимает посетителей?
– Да, – выдавил Тоширо, а потом резко перешёл на беззвучный язык. – Он не пойдёт с нами, и я не смогу ни переубедить его, ни заставить. Но если Хан останется здесь, то, скорее всего, погибнет. Теперь я вижу, он стал сильнее и уязвимее одновременно. Мне придётся остаться с ним. Иначе я поступить не могу. Я знаю, что подвожу вас, но…
– А я знаю, что ты всё равно поступишь по-своему. Делай то, что считаешь нужным. Я всё понимаю.
– Взял же он моду возиться с людьми! – вспылил Тоширо. – Это он во всём виноват! Люди никогда не оценят то, что он для них сделает. Никогда! Они жестокие и неблагодарные существа! Они втянули Хана в свой чертов заговор! Очевидно, боги прокляли моего брата!
– Прокляли? Что это значит? – осторожно спросил я. За эти пять минут Тоширо сказал больше слов, чем за последние три дня вместе взятые. Я хотел услышать от него ещё что-нибудь.
– Мне так сказал отец. Много лет назад. Мы с Ханом были ещё детьми, – я навострил уши. Друг не любил говорить о прошлом. – В моей семье люди со способностями Ханаваро появлялись на свет всего несколько раз. Это великий дар бога волн – завораживать толпу, и за него требуют высокую цену. Все они умерли молодыми.
Для синоби, отмечу я, это явление обычное, но было в тоне Тоширо нечто такое, что меня взволновало, встревожило. Проклятье. И смерть в юности. Да уж!
– Ко всему прочему, у него ещё и слишком доброе сердце, – продолжил Тоширо, гневно сверкая глазами, синими, как мрачное ночное небо. Таким оно бывает перед грозой. – Я должен остаться и ним, даже если он сам того не захочет.
«Захочет», – подумал я, но ничего не сказал. Хан добр со всеми, и о Тоширо не забывает. Даже если тот и думает, что подобного отношения недостоин.
Друг больше ничего не сказал, и я не стал искать новую тему для беседы. Отворилась дверь, и в коридор вышла миниатюрная девушка. Очевидно, травница старой императрицы. Хорошенькая, нечего сказать! Тонкая, как тростиночка, кожа белая, словно молоко, глаза цвета молодой листвы (нет, даже светлее) с голубыми вкраплениями и золотистые волосы. Светловолосые люди – большая редкость для восточных провинций Империи, зато их много на западе страны. Жители тех мест предпочитают кимоно с широкими поясами и мешковатой одежде буси кафтаны и длинные рубахи. А волосы местные женщины заплетают в косы и оборачивают вокруг головы. Юная травница наверняка из тех мест. Очевидно, она дочка какого-нибудь кугэ или на худой конец даймё, которую родители прислали ко двору. Она поклонилась Тоширо и мне и засеменила по коридору.
– Ты не пропустишь ни одной юбки, Нитирэн, – подошедший Кинтаро отвесил мне подзатыльник. – Будешь так пялиться, люди начнут шарахаться от тебя.
– Почему это?
– Решат, что ты извращенец, – фыркнул он. – И недалеко уйдут от правды.
– Ха! Ну да! Ну да! Ты ещё не женился, а уже строишь из себя благоверного. Может, ты и прав. Но меня в своё занудство не впутывай.
Кин, явно, хотел отмочить что-нибудь, но Тоширо с силой потянул его за рукав.
– Не трать время попусту. Ты должен поговорить с Ханом.
Кинтаро кивнул и тут же стал серьезным. Он постучал, а когда ему позволили войти, подмигнул Тоширо и мне. Он не стал плотно закрывать дверь, хотя мы и без того прекрасно всё слышали. Уж на что, на что, а на слух синоби не жалуются!
***
Стоило только аудиенции закончиться, как в покои Хана ворвался угрюмый старикан Ренджиро. Выглядел бедняга ужасно, весь трясся и был бледен, как самое древнее и отчаявшееся онрё. Он даже не обратил на нас внимание, хотя обычно не упускал случая поворчать за нашими спинами. Что же произошло? Какое-то несчастье? Старик уехал из столицы за сутки до коронации. Очевидно, он должен был выполнить важное поручение. Ренджиро не потрудился закрыть дверь, но Кин ради приличия стал невидимым, а я превратился в невидимого Кина.